Александровскiе кадеты
Шрифт:
— А если они уже там?
— Типун, Варлам, тебе на язык! — обозлился Федор. — Не видел, какой здесь «парк»? тайга настоящая! Не знаешь пути, так и заплутаешь!
— Может, и знают, — упорствовал Варлам. — Наши с ними ведь тоже есть. И офицеры тоже… ну, бывшие. Могут и знать.
— Тогда ногами шевели, — пропыхтел Пашка Бушен. — Шевели, если не хочешь, чтобы это они нас на мушку взяли, а не мы их.
Варлам замолчал.
Тяжело дыша, троица добралась до «Мельничьего домика» — хоть и «потешной», а действующей мельницы, с дамбой, глубоким прудом, водяным колесом и прочим обзаведением. Стояла мельница не на
— Славно тут времечко его высочество проводил, — буркнул Варлам, водя фонарным лучом по фривольным картинам, изображавшим веселящихся нагих нимф в компании козлоногих фавнов.
— Неважно, как проводил. Как бы ни проводил — если б не он, всем бы нам уже конец. Забыл, что с николаевцами стало?
— Не забыл, — Варлам поставил винтовки к стене, с ожесточением навалился на резной комод. — Давай, помогай, красоту эту к окнам пихать надо. Мешков-то с песочком тут нема!..
Взялись за дело. Огня не зажигали, и фонари берегли. Приготовили осветительных ракет, завалили дверь, что вела к лесной дорожке, заперли железную калитку, отделявшую парк от хозяйственной дороги.
— Некуда им деваться, — прошипел Пашка. — По дамбе пойдут.
Дамба была узка, едва-едва проехать одной телеге.
— Может, на другом конце засесть стоило? — предложил Варлам. — С плотины-то им деваться некуда!
— Тут тоже хорошо. Стены каменные, толстые. Да и им и так деваться некуда будет, сколько тут саженей по плотине от леса к нам бежать? Полтора десятка? Два?[1]
— А до того-то берега — все сто!
— Ты, Варлам, помни, что нам не просто так тут сидеть, — Федор внушительно поглядел на товарища. — Если что, Две Мишени сюда своих желторотиков поведет. Мы им должны плотину удержать. А захватят немцы мельницу — и всё, весь отряд в западне. Со спины зайдут и на рассвете ударят, если решат, что им широкая дорога нужна. А она им нужна — броневики-то по дамбе не пройдут, узка слишком. Мы сейчас на островке, до нас они только плотиной и доберутся. Так что остаёмся здесь. Я сказал.
Это подействовало.
Они ждали и ждали — в сгущающейся темноте. На юго-востоке по-прежнему полыхало мрачное зарево — там горело Гатчино и Федор заставил себя не думать о маме с сёстрами, о старой нянюшке и…
И о гимназистке Лизавете.
А потом, когда часы показали полночь, и луна поднялась ещё выше, залив реку, пруд и мрачный «парк», а на самом деле — дремучий лес — мертвенно-бледным светом, из густой тени стали появляться одна за другой фигуры в кургузых шинелях.
— Pfadfinder — vorw"arts![2]
Несколько теней рысью поспешили к дамбе, а из леса появлялись всё новые и новые, уже не только в немецкой форме, хотя в темноте черта с два ты различишь наверняка…
Эх, эх, вот сейчас бы ему такую штуку, что умеет среди ночи видеть, как днём!..
Однако на белом дощатом настиле, при почти полной луне, тёмные фигуры в чужих Mantel[3] были отлично видны.
Осторожно, перебежками, они приближались к мельничьему домику.
— Ап! — выдохнул Федор.
Три выстрела, слившиеся воедино. Двое недвижными колодами рухнули на выбеленные луной доски, один катался и дико орал, оставляя вокруг тёмные пятна.
— Ахх, ты-ы… — зло прошипел сквозь зубы Варлей, передёргивая затвор. — Смазал, вот досада!..
Бах, бах, бах-бах-бах-бах — грянуло в ответ и пули мерзко зацокали по камням стен. Эх, молодец его высочество, не из кирпича даже ладил — из цельного гранита!
Наступавшие яростно палили по тёмным окнам верхнего этажа — не надо быть военным гением, чтобы понять, где засели вражеские стрелки.
Федор осторожно приподнялся, краем глаза оценивая обстановку — нет, никто не кинулся на помощь раненому, и не рванул наобум Лазаря. Все залегли в густой темноте под елями, и не жалели патронов.
— Давайте-давайте, палите, — пропыхтел Пашка, укрываясь в простенке. — Теперь не вдруг сунутся…
Неожиданно там, в темноте, вспыхнул сильный электрический фонарь, осветивший поднятый на штыке обрывок белой тряпки.
— Nicht schiessen![4] — крикнули оттуда. — Bitte nicht schiessen! Lasst uns die Verwundeten retten![5]
— Почему они решили, что мы должны понимать по-немецки? — искренне удивился Варлам.
Раненый продолжал вопить.
— Tapfere Kadetten! Zeige Gnade![6]
— Они знают, кто мы, — скрипнул зубами Федор. — Знают, что мы их поймем.
— Кто-то надоумил… Эй, Федь, ты чего?!
— Nimm den Verwundeten! Wir werden nicht schiessen![7]— крикнул Федор в ответ. И повернулся к друзьям:
— Пусть вытягивают. Мы время выигрываем. Две Мишени, конечно, уже стрельбу услыхал. А ты, Пашка, пусти зелёную ракету, как условлено, пока эти тут телепенькаются.
Так и поступили. Со стороны леса появился офицер — он высоко держал винтовку с накинутым на неё сверху чем-то белым, освещая себя и всё вокруг фонарем. За ним рысили двое солдат с импровизированными носилками; они ловко подхватили раненого и быстро скрылись с ним в темноте.
Офицерзадержался.
— Meine Herren, jetzt wird Ihr Offizier mit Ihnen sprechen.[8]
— Какой ещё «ваш офицер»?! Федя, это ловушка!
Но немец спокойно стоял с поднятой белой тряпкой, не делая попыток выстрелить или кинуть гранату, или учинить ещё что-то.
— Пашка, едрить твою компанию!.. Ракета!..
Но Пашка уже добрался до заднего окна, высунулся, изогнул руку — и над лесом, над залитым луной прудом потешной мельницы взвилась ярко-зелёная шипящая звезда.
Немец дёрнулся было, но ничего — никто из его подчинённых не пальнул. Неплохая у них дисциплинка…
Из-под леса, из тьмы и тени к нему выбралась ещё одна фигура, на сей раз — в долгополой нашей шинели. Луч фонаря побежал по стенам домика, поднимаясь к окнам —
— Ослепить хотят! — Варлам вскинул «фёдоровку».
Но немецкий офицер, видать, и сам сообразил, что сейчас последует. Резко ударил по чужой руке с фонарём, что-то прошипел зло. Луч поспешно опустился.
— Эй, кадеты! — заговорил новоприбывший. — Хорош дурака валять. Мамки вас по домам уже заждались. Валяйте отсюда подобру-поздорову. Никому вы не нужны, все вас предали и от вас отреклись. Столица в наших руках. Славный Балтийский флот весь поднялся за дело свободы. Крейсер «Заря» и броненосец «Гражданин» вошли в Неву. Линкор «Воля» — в устье Морского канала. Никто не желает вас убивать, вы ещё можете послужить новой Российской республике!..