Александровскiе кадеты

Перумов Ник

— Ничему не удивляйтесь, — почти с мольбой выдохнул Игорь. — Ну, трамваи, да… ну, машины…

— Это не наш мир, — вдруг остановилась Ирина Ивановна. — Это… это…

— Не бойтесь, идёмте же! — продолжал умолять мальчик Игорь. — Вот вам крест, я правду говорю! Это не… не диавольское наваждение!

И он широко, размашисто перекрестился.

Две Мишени быстро снял фуражку, последовал его примеру. Ирина Ивановна и остальные кадеты — тоже.

— Скорее, скорее!..

— А куда? И далеко ли?

— Да недалеко совсем!..

— Будущее, — вдруг сказал Петя Ниткин. — Я знаю. Это — будущее.

Все так и замерли.

— Идёмте! — Игорёк чуть не плакал. — Идёмте, пялятся уже на нас!..

На них и впрямь косились. Лица у людей вокруг были самые разные, но почти никто не носил бород, словно вновь явился государь Петр Алексеевич, и стал брать с них особую подать.

— Встали тут, — проворчала какая-то бабка и, шаркая, принялась их обходить.

— Идёмте, мальчики, — Ирина Ивановна схватила Петю и Костьку за руки, Федор пошел сам.

Будущее. Ну да, будущее, что же ещё?

— Вас переодеть бы надо, — в лихорадочном волнении говорил меж тем Игорь, — да негде там. Вот я деду твердил, что на чердаке сумку держать надо, а он —

Они шли по проспекту, и Федя чувствовал, как подгибаются коленки. Что с ними случилось? Что с Корпусом? Что с родителями, с сёстрами?.. Как они тут оказались, но, самое важное — как им вернуться назад?!

Навстречу пробежала стайка ребят и девчонок, ровесников кадет и Игоря — ребята явно в форме, правда, скучной и унылой — серые пиджаки и брюки, «ни ремня, ни фуражки, шпаки какие-то», подумалось Фёдору. Девчонки — в коричневых платьях и чёрных передниках, похожих на гимназические, только куда короче. Федя не выдержал — покраснел.

Ирина Ивановна тоже покраснела.

У всех ребят на шее повязаны были красные платки на манер скаутских.

Девчонки дружно вылупились на Ирину Ивановну.

— Ух ты, какое макси… — услыхал Федя шёпот одной.

— А шляпка? Шляпка? Ну точно, как в кино!..

— Скорее! Скорее! — всё тянул и тянул их Игорёк.

Они меж тем дошагали до большого перекрёстка. Над кронами взметнулась игла Петропавловки; по правую руку словно какой-то великан уронил плоский серый блин странного круглого здания, куда постоянно входили и откуда постоянно выходили люди — непонятно было, как они там все помещаются?

Слева поднимался красивый светло-серый дом в пять этажей, перед ним — стоял памятник, некий усатый мужик; Феде его облик ни о чём не говорил, а вот Ирина Ивановна вдруг прищурилась:

— Батюшки-светы… да это ж никак господин Горький?

— Горький, Горький, — подтвердил Игорёк. — Писатель такой, знаменитый. Идёмте!

И тащил их дальше.

— Нет, а что, красиво… — негромко сказал Две Мишени. — О, а вот и «Стерегущему» памятник!..

— И соборную мечеть построили, — одобрила и Ирина Ивановна. — А ведь только собирались строить!..

Мимо них катила совершенно небывалая, невиданная жизнь. Нет, нельзя сказать, что всё было тут «дико, странно и непонятно» — ну, автомоторы несколько отличаются, хотя на грузовики взглянешь и сразу поймёшь, что это именно грузовик, а не что-то там иное. Трамваи другие — а рельсы такие же, провода, дуги…

— О, и особняк Кшесинской!.. А дальше всё совсем уже совсем не так… Троице-Петровский собор — где он?

Федя тут раньше не бывал, и как оно — не знал. Но взрослые, Петя Ниткин и даже Костька Нифонтов явно понимали, о чём речь.

— Был собор — и нету… — Ба говорит — много чего теперь нету, — Игорёк перетащил их через улицу. Взметнулся высокий дом с многочисленными полуколоннами, всё того же строгого стиля. Пробежали аркой во двор — хороший двор, зелёный, чистый. Игорёк толкнул дверь — если во двор, то чёрный ход, что ли?..

Но нет, лестница оказалась чистой. Поднимавшиеся вверх марши обнимали обрешеченную шахту лифта — очень простого, безо всяких вычурностей.

Дверь тут были высокие, филенчатые, солидные. Правда, без бронзовых табличек с именами жильцов или хозяев.

Наконец Игорёк остановился возле одной. Снял с шеи ключ на веревочке, отпер.

— Входите, входите же!.. Ба! Деда! Сюда, сюда! Я… я привёл!

Длинный коридор, слева вешалка. Справа — целый ряд дверей. Пахло чем-то жареным.

— Игорёша? — раздалось близкое.

Появилась аккуратная, чистенькая старушка — нет, просто пожилая женщина! — стройная не по годам, с аккуратно завитыми и подкрашенными хной волосами, в длинном халате и переднике. Ахнула, увидав гостей.

— Господи Боже мой!.. Коля! Коля!!!

Из дальнего конца коридора уже спешили шаги — старик — нет, тоже не старик, пожилой мужчина с окладистой бородой, совершенно лысый, в домашнем костюме — мягкая куртка с накладными карманами, подпоясанная витым шнурком.

Что-то было в этом костюме знакомое и привычное, он словно пришёл из Фединых дней…

— Здравствуйте, господа, — выдохнул старик. — Господи, Господи, Маша!.. Случилось!.. Проходите, скорее проходите!.. Игорёк, ты — гений. Посрамил деда, и как же я счастлив!..

— Господа… — выдавил наконец Две Мишени. — Простите… но мы всё равно ничего не понимаем…

— Сейчас. Сейчас, мои дорогие. Я всё объясню.

…В этой квартире Феде казалось, что никакое это не «будущее» — потому что мебель стояла тяжёлая, резная, отлично ему знакомая: в таком же стиле обставлена была дача «зимогоров» Корабельниковых.

Господи, что же там с Лизой?!

Они все сидели за столом под белой скатертью; мальчик Игорь забрался с ногами в кожаное кресло.

— Господа, — прокашлялся хозяин. — Позвольте представиться. Дед вот этого обнаружившего вас сорванца — Онуфриев Николай Михайлович. Профессор, доктор физмат — то есть физико-математических наук. Физик-теоретик, и…