Александровскiе кадеты
Шрифт:
…Ещё с утра воскресенья в столице сделалось неспокойно. В неурочное время и безо всякого порядка раздавались заводские гудки. Петиному опекуну, генерал-лейтенанту Сергею Владимировичу Ковалевскому протелефонировали, что одновременно началась забастовка на многих заводах столицы, за исключением нескольких главнейших, где не так давно были повышены расценки. Генерал сообщил семейству, что Пете надо немедля вернуться в корпус, довез на автомоторе до вокзала и посадил на поезд. По пути, особенно в рабочих кварталах вдоль Обводного канала, внимательный Петя
Однако на самом вокзале всё оставалось более или менее спокойно, полиция наблюдала за порядком. Часть поездов отменили; Петя заметил других кадет-александровцев — а потом его окликнул Лев Бобровский. Чуть позже они заметили Костю Нифонтова. В общем, только из седьмой роты в поезде набралось их два десятка. Остальные, уехавшие в столицу, очевидно, собирались возвращаться позже.
Поезд шёл медленно. Проводник сообщил, что, дескать, «депутации к государю следуют, состав за составом, оттого и задержки!».
И тем не менее на перрон гатчинского вокзала они выбрались, ещё ни о чём не подозревая.
…Привокзальная же площадь оказалась забита народом. Люди втягивались в устья Ксенинской и Георгиевской улиц, разворачивали транспаранты и трехцветные флаги — бело-сине-красные гражданские, а не соболино-золото-серебристые имперские. Полиции видно не было, но, казалось, всё пройдёт мирно. Петя услыхал, что, дескать, «народ царю петицию несёт». Кадеты — и седьмой роты, и других, случившиеся в том же поезде — сбились вместе, и старший среди них, кадет-вице-фельдфебель первой роты, приказал построиться, двинувшись к корпусу походным порядком, но не напрямик, а сперва по Ольгинской улице вдоль железнодорожного пути, и потом через Приорат пробраться на Конюшенную, откуда уже и в корпус.
Так и поступили; какое-то время казалось, что всё пройдёт благополучно, поскольку толпы народа следовали в ином направлении, ко дворцу; кадеты же от него удалялись.
Им удалось пробраться в Приорат, перемахнув для этого ограду; тут Петя потупился, сообразив, что, наверное, для кадета лазать через забор в императорский парк не слишком-то хорошо, но Ирина Ивановна только рукой махнула.
— Парки для людей, а не люди для парков. Уверена, государь вас простит, да, собственно, он и за проступок это не сочтёт при таких-то обстоятельствах!..
Приободрившись, Петя поведал, что, благополучно миновав пустой заснеженный парк, их отряд оказался на границе Александровской слободы — рабочего района вдоль железной дороги.
— И вы туда полезли?
— Так точно! — вылез Бобровский, явно ревновавший Петю к свалившейся на Ниткина чести. — Кратчайшим путем, госпожа преподаватель!
— Ирина Ивановна можно, — вздохнула госпожа Шульц. — И, как я понимаю, хорошо, что
— Они первые начали! — разом выпалили сразу несколько кадет.
— Не сомневаюсь. Их было много?
…Их было много, и в кадет полетели отнюдь не снежки, а булыжники, бутылки и прочее. Хорошо, что старший кадет не растерялся, не дал им рассыпаться, влезть в драки; собрав александровцев, он бегом повёл их на прорыв. Пострадала только шинель Льва Бобровского, на котором повисли двое.
— Но я им дал! Дал! — завопил Лев, не выдержав.
— Дал, дал, — согласился справедливый Петя. — В общем, на этом-то и всё, Ирина Ивановна…
— Как это всё! Как это всё! — загомонили остальные. — Ты чего, Нитка?!
— Ну хорошо, хорошо. Как мы сквозь слободу проскочили, так стрельба и началась.
Госпожа Шульц на миг зажмурилась, выдохнула и вновь подняла веки.
— Как это произошло, Петя?
Но тут уже все новоприбывшие загомонили разом.
Выходило, что палить начали сразу и чуть ли не со всех сторон. Потоки людей двигались по проспекту Павла Первого, мимо Констабля, сворачивая затем направо, ко дворцу. И там что-то случилось, неведомо что, но стрельба вспыхнула моментально и во множестве мест.
— Во множестве мест… — мертвенно повторила Ирина Ивановна.
И точно — винтовочные перестрелки слышались теперь со всех сторон. Палили и в Александровской слободе, и к северу, возле Мариенбурга. Палили и совсем рядом, у вокзала, что так и не успели восстановить.
А потом выстрелы стали приближаться. И рёв толпы. Федя вдруг очень чётко представил, как по их Корпусной улице катится сплошной живой вал, весь ощетинившийся штыками, сверкающий злыми вспышками выстрелов…
Зачем они сюда? Что им тут делать?!
— Господа кадеты, — Ирина Ивановна поднялась. — Прошу всех надеть тёплую одежду, как для похода. Спускаемся вниз.
Притихшая и замолкшая седьмая рота повиновалась.
— Петь, Петь, а что же там —
— Стреляют они там, — выдохнул Ниткин, вновь влезая в шинель. — Не пойму, откуда оружия столько?.. Ой!..
Со звоном треснуло, покрывшись паутиной трещин пробитое пулей оконное стекло. Петя застыл, остолбенев и глядя на округлую дырку посреди панели. Федя пихнул друга в спину, затолкав под кровать, и вовремя — потому что тотчас стекло оказалось пробито ещё одной пулей.
— Выходи! Выходи! — дверь распахнулась, Ирина Ивановна на миг мелькнула в проёме.
Седьмая рота — все, кто добрался до корпуса — столпились вокруг госпожи Шульц.
— Спускаемся вниз, — она была бледна, но голос оставался твёрд. — Вниз, в подвал корпуса.
— Мы умеем стрелять! — возмутился Севка Воротников.
— Тихо! Стрелять, господа кадеты, в корпусе есть кому —
И точно. Ирина Ивановна не успела договорить, а выстрелы затрещали часто-часто и совсем близко.
Дверь ротного зала распахнулись, влетел, едва не растянувшись на пороге, не кто иной, как сам Илья Андреевич Положинцев.