Александровскiе кадеты
Шрифт:
— Не так сразу, — остановил супругу профессор. — Сперва считать надо. Может, позову Ивана Владимировича и…
— Не зови, — негромко, но твёрдо сказала Мария Владимировна. — Никого не зови, дорогой, и никому ничего не говори. Ты сам всё подсчитаешь, а я потом проверю. Это у меня хорошо получается. А говорить никому не говори. Вот садись и считай. Я тебе кофе сварю, хорошего, крепкого. А Игорёк гостям город покажет. И расскажет. Мно-ого всего разного тут у нас случилось за шестьдесят-то с лишним лет.
— Война, —
— Ну да, — вздохнул профессор. — Война и блокада. Вторая мировая, через два десятка лет после первой… Но это такая тема… бесконечная…
Он махнул рукой и отправился в кабинет.
— Буду считать, дорогие мои, — сказал уже с порога. — Отправим вас всех вместе, аккуратно, как следует!
— Вот не разговоры разводи, а считай! Логарифмическую линейку возьми, кстати. Я её на кухне нашла.
— Ах, спасибо, Мурочка, а я-то гадал, куда её засунул…
— Иди уж! — Мария Владировна самолично захлопнула дверь кабинета. — Ну, а вы, гости дорогие? Перво-наперво вас надо переодеть…
— Как именно? — Феде показалось, что в голосе Ирины Ивановны звучит самый настоящий ужас. — Как вон те, на улицах? В совершенно неприличном? С голыми ногами? Никогда! Мария Владимировна, вы же сами помните, вы же были гимназисткой, вы… И вообще, кому какое дело, как я одета?!
— Ш-ш-ш, дорогая, не сердитесь на старуху. Ну, разве сами вы не понимаете? Вам нельзя привлекать внимание!.. Мальчики-то, кстати, ничего, форма почти как у суворовцев, только погоны с вензелями снять…
— Как это «снять погоны»? — вырвалось у Феди. — Погоны — это честь мундира, мы, александровцы…
— О Господи, царица небесная, — вздохнула Мария Владимировна. — Дорогой кадет, представьте, что вас забросили с заданием во вражеский тыл…
— Ба, да чего ты, — вдруг очень взрослым голосом сказал Игорёк. — Старорежимная ты у меня какая-то. Не надо им ничего нынешнего надевать. Так и пойдём. Я тоже сперва думал — что переодеваться, всё такое. Но сюда-то мы дошли, и ничего. Так что…
— Что «так что»?! — уперла руки в бока Мария Владимировна.
— Да очень просто, — снисходительно пояснил Игорёк. — Снимается кино. Кино снимается, вот и всё. Сколько раз я сам видел. Кто спросит — со съёмок идём. Обеденный перерыв. Вот и всё. Ещё и расписаться будут просить[2].
— Где расписаться? — удивился Константин Сергеевич.
— Уж где придется. Артистов у нас все любят.
Мария Владимировна вздохнула.
— Времена сейчас, конечно, не те, что раньше, не как после революции. Но… всё равно.
— Ба, да не волнуйся ты! Люди в костюмах просто идут, вот и всё.
— Иногда действительно лучше вообще не таиться, — задумчиво сказала Ирина Ивановна. — В чужой одежде мы чужие. А так — и впрямь
— Сыграем, — кивнул подполковник. — Только с оружием не расставайтесь, Ирина Ивановна.
— Ни за что! — Ирина Ивановна прижала к груди ридикюль.
— У вас там что, пистолет? — нахмурилась Мария Владимировна. — Бросьте, милочка, не нужно вам этого; ни большевиков я не люблю, ни тех, кто сейчас правит, их наследничков, но на улицах Ленинграда…
— Что? Каких улицах?
— Санкт-Петербург так теперь называется, — вздохнула хозяйка. — Петербург-Петроград-Ленинград. Сперва переименовали, когда война с германцами началась, ещё при царе, а потом, когда Ленин, у большевиков главный, умер — снова, теперь в его честь.
— Ленинград… — вдруг проговорил Костька Нифонтов, катая чужое название во рту, словно конфету. — А ничего так. Звонко.
— Звонко, — согласилась Мария Владимировна. — Мы привыкли.
— Быстры они, однако… — проворчал Две Мишени.
— Да они почти всю страну переименовали, — засмеялась вдруг хозяйка. — Царицын теперь Волгоград, Самара — Куйбышев, Симбирск — Ульяновск. Вятка — Киров. Екатеринбург — Свердловск. Николай Михайлович мой всё сердится, сердится — а я ему, мол, да ладно, название в рот не положишь, имя на плечи не накинешь. А вот совсем бедных, зато не стало, кто уж совершенно нищие. В общем, на улицах у нас не нападают. Так что пистолеты лучше здесь оставить. У нас это запрещено. Строго запрещено! Единственное, что и впрямь может вам угрожать — если задержат с незаконным оружием. Эх, не убедил меня внук мой богоданный, лучше б переоделись бы вы…
Две Мишени хмыкнул, но всё-таки выложил браунинг с запасными обоймами. Ирина Ивановна, однако, лишь покачала головой.
— Да не полезет никто к ней в сумочку, ба, — очень по-взрослому заметил Игорёк. — Не те времена[3].
— Не те, верно, — вздохнула игорькова бабушка. — И слава Богу, что не те. В те-то так не походили б. А сейчас — и, верно, «кино снимается» — и всё…
…Осталась позади лестница, они все вместе вышли на улицу.
— Прямо через двор пойдём, — показала Мария Владимировна. — В «Петровский». Магазин так называется. За домиком Петра, значит…
— Ну, ба, мы уж туда не потащимся, — заявил Игорь. — Там только очереди. Мы через мост поедем, на Марсово. А оттуда на Дворцовую, а потом по Невскому пройдёмся…
— Именно что по Невскому. А то ведь был, не поверите, «проспектом двадцать пятого октября», — вздохнула хозяйка. В войну вернули. Как переименовали, так и обратно сделали. Ох, не на месте у меня сердце. Пугана ворона куста боится. Уж слишком хорошо тридцатые помню…
— А что там было, в «тридцатые»? — тут же выпалил Петя.