Александровский cад
Шрифт:
Часы на Спасской башне показывали 22.55, когда Панин и помощник вошли в приемную.
Перед тем как пройти в свой кабинет, на котором значилось «Заместитель заведующего особым сектором ЦК Панин С. П.», Панин дал команду помощнику:
– Вызови машину! Я буду работать на даче.
Стрелки главных часов страны отсчитали еще две минуты и замерли на 22.57. Свет в кабинете Панин зажигать не стал и, положив папку на стол, направился к сейфу, стоявшему в углу. Проходя мимо окна, он обратил внимание на огромный лунный диск, словно застрявший между зубцами кремлевской стены.
– «Ночка красит лунным светом стены древнего Кремля…» – перефразировал известную песню Панин и, насвистывая знаменитый мотив, достал из кармана френча ключ.
Часы на Спасской башне показывали 22.59.
Панин начал открывать сейф, но в это время что-то заметил и повернул голову…
Куранты завершили часовой бег и принялись отбивать положенные одиннадцать ударов.
Прошло пять, десять, пятнадцать минут, но Панин так и не появился. Его помощник, в очередной раз посмотрев на часы, нерешительно постучал в дверь. Не услышав ответа, он вошел в кабинет и вскрикнул от неожиданности: посреди комнаты с пробитой головой лежал мертвый начальник. Сейф был открыт и пуст.
Глава 1
10 августа 1941 года
Алексей Казарин стоял на площади перед Курским вокзалом и вдыхал утренний запах родного города. Он только что вернулся в Москву, в которой не был три долгих года. Чем больше смотрел Лешка по сторонам, тем меньше узнавал столицу. Аэростаты в небе, полупустые улицы, заклеенные крест-накрест окна, бумажный мусор вдоль тротуаров, плакаты «Не болтай!» с девушкой в платочке, приставившей ко рту палец, – все это было так непохоже на тот город, который Казарин покинул с вещмешком за плечами. Тогда в 38-м Москва улыбалась ему криками морожениц, звоном трамваев, веселыми, какими-то бесшабашными гудками автомобилей. Теперь все стало по-другому. Даже моторы машин, казалось, работали тише. А главное – резко изменились сами москвичи. Тревога чувствовалась во всем: в торопливости походки, в лицах, даже в серых тонах одежды.
Сам Казарин был одет в военную форму летчика с голубыми петлицами лейтенанта. Одной рукой Алеша держал легкий фанерный чемоданчик, а другой опирался на палочку, которой очень стеснялся.
Через некоторое время около Алешки остановился черный лакированный «Паккард», из которого вышел Владимир Константинович. Отец и сын крепко обнялись…
Несмотря на ранний час, в городе уже кипели оборонительные работы. Некоторое время отец и сын ехали молча.
– Да, город не узнать, – оглядывая проносившиеся за окном улицы, наконец сказал Лешка.
– Я думаю, это только начало! – грустно ответил отец.
Машина свернула на набережную Москвы-реки и понеслась в сторону Кремля.
– Пап, а правда, что правительство будет эвакуировано из Москвы?
– А вот это, мил-человек, не нашего с тобой ума дело…
Впереди показались очертания Москворецкого моста и контуры Беклемишевской башни. Алексей обернулся к отцу:
– Кремль бомбили?
Казарин-старший кивнул:
– В Арсенал попали, семьдесят человек наших убило… Сам все увидишь… Что с ногой?
– А что говорить? – нехотя проворчал Лешка. – Ходить, сказали, буду и бегать тоже. А вот с авиацией придется, похоже, проститься.
Отец тихо присвистнул.
– Да ладно, пап, Красная Армия найдет мне применение. Видишь, какие дела творятся.
– То-то и оно… Сколько отпуска-то дали?
– Как положено – неделю, включая дорогу.
Возле Водовзводной башни машина свернула с набережной и остановилась у Боровицких ворот. Подошедший офицер, прежде чем заговорить, внимательно осмотрел салон.
– Документы.
Казарин-старший протянул удостоверение.
– Это и есть ваш сын?
– Он самый…
Офицер посмотрел на Алешу и коротко скомандовал:
– Товарищ лейтенант, ваши документы!
Алексей протянул офицерскую книжку.
– Обязательно явитесь в комендатуру отметиться.
– Есть!
Машина въехала на территорию Кремля, миновала Оружейную палату, повернула налево во внутренний двор Большого Кремлевского дворца и притормозила возле Боярского подъезда. Отец и сын поднялись на третий этаж, прошли по «Чугунному» коридору и остановились у четвертой двери. Отец отпер дверь и вошел в комнату.
– Ну что ж вы, сударь? Так и будете стоять на пороге?
Лешка не торопился входить. Он погладил косяк, хранивший карандашные отметинки роста, и только после этого вошел в квартиру. Помещение, в котором жили Казарины, только на первый взгляд было обычной квартирой. Всего две маленькие комнатки и кухня. Но окна выходили во двор Большого Кремлевского дворца, сверху располагался Теремной дворец – первые каменные жилые покои, за углом – знаменитая Боярская площадка. Правда, Лешка привык ко всему с детства и не особо замечал окружающую обстановку. Мебели в их квартирке было совсем немного: две железные кровати, круглый стол, на котором стоял графин с водой, буфет с посудой, несколько стульев – вот в общем-то и все, что характеризовало быт Казариных.
В одной из комнат гордо возвышалась единственная достопримечательность их скромного жилища – старинный стеллаж красного дерева, на котором размещались книги. Книг было много, но, как и до его отъезда, все они строго разделялись на три группы: медицина, археология и история. В этом отец был педант. И Лешку приучил ставить прочитанную книгу в отведенное для нее место. На стеллаже непривычно пустовала лишь верхняя полка.
– А куда подевался радиоприемник? – спросил Лешка.
– Пришлось сдать. Приказ Совнаркома.
– Зачем?
– Боятся, что мы с тобой станем жертвами вражеской пропаганды.
Отец тем временем налил таз с водой и взял полотенце.
– А ну, снимай сапоги – я ногу твою обследую.
Лешка сел на кровать, снял яловый сапог и завернул брючину галифе. Отец ощупал колено сына, на котором алел широкий шрам, тяжело вздохнул и достал из ящика какую-то мазь.
Лешка отбросил показную суровость и тихо попросил:
– Бать, не томи. Давай приговор.
Но Казарин-старший молча смазал поврежденное место, крепко перетянул бинтом и поднялся.