Александровский cад
Шрифт:
– Ладно, – торопясь, сказал Лешка и задекламировал первое, что вспомнил из раннего Маяковского:
Милиционер рассмеялся:
– Это ж разве стихи? Вот послушай, какие бывают стихи. – Он подсобрался и с чувством прочел:
В этот момент Лешку совершенно не волновало, что будет после того, как «враг прорвется». Правда, он одобрительно закивал.
– Глубоко. – Он вскочил со скамейки. – Товарищ милиционер, побегу я, а? Мне и так от отца влетит.
Эти слова Лешка произносил, уже заворачивая за угол. Обиженный милиционер тяжело вздохнул, тоже поднялся со скамейки, поправил форму и направился в другую сторону, продолжая бормотать стихи себе под нос.
Лешка пробежал проходным двором и выскочил на Волхонку. Он успел заметить, как ювелир вскочил на подножку трамвая, и устремился за ним.
Коган вышел у метро «Дворец Советов», зашел в новенький вестибюль, купил билетик и спустился на перрон. Выждав время, Лешка последовал за ним, еле-еле успев проскочить в соседний вагон. За ним протиснулся внушительного вида мужчина. Здоровяк отдышался, подмигнул Лешке как старому знакомому, достал газету и встал напротив.
Так они доехали до «Комсомольской». Здесь Коган вышел на улицу и купил в кассе билет на электричку. Лешка тоже направился к кассе, но неожиданно заметил, что здоровяк, с которым он ехал в одном вагоне, неотступно следует за ним. Казарин заподозрил неладное.
«Следят, гады!» – пронеслось у него в голове. чтобы проверить свои опасения, Лешка свернул в сторону буфета. Детина повторил его маневр, но Казарин успел спрятаться за колонной. Через минуту он решил выглянуть из-за нее. Здоровяк как ни в чем не бывало пил чай и жевал бутерброд. Лешка облегченно вздохнул и пошел на перрон…
Коган все еще топтался у расписания загородных электричек, изучая маршрут южного направления. Когда открылись двери электрички «Москва – Кратово», ювелир зашел в нее один из первых и занял место у окошка. Казарин последовал за ним, но остался в тамбуре, стараясь не терять из вида спину Зиновия Ефимовича.
В поздний субботний вечер вагон был набит битком, так что Лешка легко затерялся за чужими спинами.
Отмахав восемь станций, электричка подкатила к Малаховке, где, наконец, Коган поднялся и направился к выходу.
На перроне было тихо и безлюдно. Сошедшие с электрички дачники быстро растворились в темноте привокзальных тропок. Коган постоял, медленно застегивая пуговицы своего старенького плащика и так же не торопясь, направился в сторону ближайшего поселка.
Когда ювелир скрылся в темноте, Казарин осторожно двинулся следом.
Фонари встречались все реже и реже, и наконец наступила кромешная тьма. Примерно километр Лешка шел почти на ощупь, напрягая слух и зрение, чтобы не потерять старика из виду. Постепенно он все лучше стал различать его сгорбленную фигуру на фоне изгородей и редких светящихся окошек дачного поселка.
Неожиданно за его спиной что-то хрустнуло. Казарин остановился и прислушался. Вокруг не было ни души. Тишина ночи нарушалась только треском кузнечиков да редким лаем собак. Лешка еще раз осмотрелся, но ничего не заметил.
Тем временем Коган подошел к одной из дач, нашарил в кармане ключи, зашел в палисадник и прикрыл за собой калитку. Скрипнула дверь, в доме зажегся свет, и почти сразу распахнулось окно. Казарин вышел на аллейку, пересек тропинку, ведущую к дому, и через незапертую калитку проник в сад. Легкая тень вслед за ним скользнула мимо кустов сирени. Но Лешка ее не заметил, потому что все его внимание было приковано к окну, из которого лился мягкий свет. Затаив дыхание, Лешка подобрался поближе к окну. Он осторожно оглянулся и, подтянувшись на руках, прыгнул в комнату. В это же мгновение на его голову обрушился удар, и Лешка потерял сознание…
Когда Казарин пришел в себя, в комнате горел только торшер. Окно было закрыто и завешено плотной шторой. Сам он лежал на полу у дивана со связанными руками и ногами. Конец веревки был обмотан вокруг диванной ножки. Голова нестерпимо болела. Коган расхаживал по комнате, собирая вещи в большой дорожный саквояж.
– Ну что, сыщик, очухался?
Лешка попытался подняться. Коган остановился и вынул из-за пояса наган.
– Даже и не думай!
Щелкнул курок. И только тогда Коган достал из кармана смятое письмо, которое Лешка утром положил в его почтовый ящик.
– Стало быть, «пять тысяч, или милиция узнает о кремлевских камушках», понимаете ли вы меня? Твоя малява? – угрожающе спросил Зиновий Ефимович.
– Моя.
Коган кивнул:
– Я сразу смекнул, чья это работа… – Ювелир смял записку и сунул ее Лешке под нос. – Еще комунибудь об этом рассказывал?
Лешка отрицательно мотнул головой.
– Подумай хорошенько!
– Нет, никому.
Коган отбросил записку и продолжил собирать саквояж, ссыпая в него ювелирные украшения.
– Впрочем, для тебя это уже не важно, – пробормотал Зиновий Ефимович.
Лешка насупился:
– Как знать…
Ювелир усмехнулся:
– Да никак! Пущу тебе, дураку, пулю в лоб – на том и сказке конец, понимаете ли вы меня.
– Чего ж не пускаете?
Коган даже приостановился:
– А ты, я гляжу, торопишься?
Лешка пожал плечами:
– Да нет… Только не убьете вы меня! Шума побоитесь. А так бы уже давно застрелили, господин Барон.
Коган грузно опустился на табурет. По его лицу Казарин понял, что попал в самую точку.