Александровский cад
Шрифт:
– Каюсь, каюсь, каюсь! Но у меня есть оправдание: математика меня не интересует.
Казарин тем временем скатился вниз по перилам.
– Тебя ничего не интересует, кроме Орловой и Крючкова, – вздохнул Лешка, соскочил на пол и протянул руку, чтобы взять Танькин портфель. Шапилина насупилась и спрятала портфель за спину.
– А история? – возмутилась она.
Лешка только махнул рукой:
– Ну, разве что история…
Танька, довольная маленькой победой в споре, протянула свой портфель Казарину, и они выбежали на улицу.
Летняя Москва приняла их в свои объятия. Завернув за угол школы, Лешка на секунду задержался возле газетного стенда.
– Ну, чего ты там увидел? – недовольно дернула его за рукав Танька.
Лешка пробежал глазами «Вечернюю Москву»:
– Представляешь, в Измайловских прудах собираются разводить осетров и севрюг… А возле памятника героям Плевны будут пальмы сажать…
Шапилина глянула через Лешкино плечо на газетный лист:
– О… «В новом доме на улице Горького открывается коктейль-холл». А что такое коктейль?
Лешка пожал плечами:
– Черт его знает. Может, там морских коков будут готовить… Ладно, пошли.
Танька еще с минуту обдумывала сказанное про коктейли и коков, но затем бросила это занятие и побежала за Лешкой.
Глава 3
Танька и Лешка сидели в каморке самого дорогого для них после родителей и, конечно, Сталина человека – Германа Степановича Варфоломеева. Ребятам он казался стариком, хотя, по правде сказать, Варфоломеев приходился ровесником и Танькиному, и Лешкиному отцу. Скорее всего, Германа Степановича дополнительно старила его работа и абсолютное равнодушие ко всему, что творилось за порогом его каморки. Варфоломеев состоял на должности оценщика культурных ценностей Кремля с начала двадцатых. Работа, которая была для него смыслом жизни, занимала все его время без остатка. Поэтому Герман Степанович плохо ориентировался в современных реалиях. Вопросы о том, кто такая Роза Люксембург или как расшифровывается ГТО, ставили Варфоломеева в тупик. Зато о любой серебряной табакерке ХVI века, попавшей ему в руки, Герман Степанович мог рассказывать часами. Короче говоря, человеком он был интересным и, можно сказать, необычным. А Таньку и Лешку Варфоломеев любил как своих собственных детей, которых у него никогда не было. Ребята к нему могли прибегать в любое время дня и ночи. Его рассказы всегда слушали открыв рот, а знал Варфоломеев о Кремле, его истории, обитателях и закоулках буквально все.
В этот день ребята слушали легенду о библиотеке Ивана Грозного.
– … Зачем монах попытался выкрасть один из старинных манускриптов, теперь уже никто не узнает. – Голос Варфоломеева, как всегда, был мягким и завораживающим. – Только поймали его, и приказал Малюта Скуратов монаха замуровать, причем рядом со спрятанными сундуками с книгами. Вначале плач, а потом и стоны доносились из-за стены еще много дней. А через год спустившийся в подземелье Грозный вдруг вскрикнул, указав сопровождавшим его опричникам на ту самую стену, за которой исчез навсегда монах. По старой кирпичной кладке двигалась тень в капюшоне. Говорят, экзальтированный царь потерял тогда сознание. А когда очнулся, приказал вскрыть могилу. За стеной никого не оказалось. А вскоре монаха увидели еще раз, потом еще. Говорят, последний раз он появлялся в подвалах Кремля перед самой революцией. Напугал до смерти очередных охотников за пропавшей библиотекой царя Ивана.
Старик закончил рассказ и улыбнулся. Хитро посмотрел на ребят.
– Что-то вы, Танка, – он всегда называл Таньку вот так, без мягкого знака, – побледнели. Неужто бросите своего Алешеньку и больше в подвалы за ним не полезете?
Белые щеки Тани заалели.
– Во-первых, он не мой, – язвительно произнесла она. – Он у нас, как известно, гений, а гений принадлежит всему человечеству…
– Танька, прекрати. – Лешка улыбнулся. – Я конечно же гений, это даже не обсуждается…
Он покосился на Шапилину, которая о чем-то в этот момент усиленно думала.
– … Но это ничего не меняет, – продолжил Казарин. – Библиотеку я все равно найду, и никакие монахи меня не остановят. Ну а если появится, то я его вежливо так попрошу проводить меня на место. Он-то точно дорогу знает.
Варфоломеев, продолжая протирать старинный позолоченный кубок, усмехнулся и хотел что-то сказать в ответ. Но в это время Танька вскочила с места.
– Герман Степанович, – затараторила она, – вы Верку Чугунову знаете? Да знаете вы ее. Она с нами несколько раз приходила. Такая… Ну, в общем, никакая… Ну, это не важно. Так вот, ее мать рассказывала, что ей рассказывала одна тетенька, которая работает в столовой, что однажды ночью видела, как монах вдоль стены крался. И еще домработница Молотовых его тоже два раза видела. Представляете?
Лешка закатил глаза к потолку и притворно-вежливо спросил:
– И чего?
– Да ничего. Просто если постараться, то можно этого монаха выследить.
– Комсомолка Шапилина, бросьте эти вредные истории распространять. Никаких монахов нет – их всех революция упразднила. Ты что, не знаешь об этом?
– Дурак! – обиделась Танька. – Герман Степанович, ну скажите ему, что монах есть.
Варфоломеев поглядел из-под очков на ребят.
– Насчет монаха – не знаю. А вот библиотека точно есть.
– Ну, это понятно, только вот где она? – Лешка тяжело вздохнул. – Сколько уже времени ее ищут – и ничего. Герман Степанович, а Стеллецкий будет еще в Кремле раскопки вести?
Варфоломеев нахмурился и стал пуще прежнего натирать позолоченный кубок.
– Чего не знаю, того не знаю, – неохотно ответил он. – Думаю, что нет. Как ты мог заметить – посторонних в Кремле все меньше и меньше. Другие времена настали, мил человек.
Это старорежимное «мил человек» всегда очень забавляло Лешку. Постоянно применяли это выражение лишь два человека: Варфоломеев и Лешкин отец. Впрочем, ничего странного здесь не было – дружили они давно. Вернее, не дружили – приятельствовали.
– Ну ладно, вы аккуратно протрите шкатулку, а я пойду кубок на место поставлю.
Варфоломеев тяжело поднялся и своей обычной шаркающей походкой направился к выходу. Когда он скрылся за дверью, Лешка резко обернулся к Таньке:
– Монах не монах, а от колодца в Арсенальной надо пробираться не внутрь территории, а вдоль стены, к Потешному! Это я теперь точно знаю. После школы завтра встречаемся…
Таня остановила Лешкин порыв одним движением руки, проведя своей ладошкой по его лицу сверху вниз.
– Лешечка, нельзя так обращаться с женщинами. Причем с красивыми и привлекательными. – Танька подошла к маленькому зеркальцу на стене и с видимым удовольствием стала рассматривать свое отражение. – После истории с монахом, – кокетливо сказала она, – я должна прийти в себя…
Лешка нахмурился.
– Ладно, один пойду, – буркнул он.
Шапилина ничего не успела ответить, потому что в комнату вернулся Варфоломеев.
– Ну-ка, идите сюда.
Варфоломеев держал в руках небольшую книжицу в сафьяновом переплете.