Александровский cад
Шрифт:
Шумаков опять схватил жену за руку.
– Ты дура! Ду-ра набитая! – Вдруг он выпрямился, задумчиво посмотрел за окно и медленно произнес: – Я все это и без тебя знаю. А еще я знаю – что нам все равно из этого дерьма не вырваться. Но если меня сцапают с камнями, то жизнь наша будет еще короче, а смерть – вернее…
– Да что ты все заладил: «сцапают-сцапают». Прямо как баба. Я сама все сделаю.
– Ты?!
– Я! – Лидия Васильевна оттолкнула мужа. – Есть у меня человек… Я через него уже два камня продала.
Шумаков исподлобья взглянул на жену:
– Человек? Кто?
– Какая тебе разница? Или ты ревнуешь?!
Шумаков некоторое время хмуро смотрел на жену, но в конце концов не выдержал и отвел глаза.
Ухмыльнувшись, Лидия Васильевна ушла в соседнюю комнату и через минуту вернулась с несколькими пачками денег. Она швырнула их на стол перед мужем. Шумаков тупо уставился на деньги. Затем взял одну пачку, повертел в руках и устало бросил ее на стол.
– Мусор все это, – пробормотал он.
– Это как посмотреть, Пашенька!
– Как ни смотри – все едино. Вляпаемся – и конец. Мы ж мотыльки в его лапе. – Шумаков кивнул на портрет Сталина.
– Мотыльки, Паша, мотыльки. Но и они, маленькие, иногда просачиваются сквозь пальцы…
Павел Петрович облизал губы, что-то осмысливая.
– Ты это что, про Федьку Раскольникова, что ли? Так он же по идейным… соображениям.
– Ну и что? Ведь сбежал же и живет теперь в Париже. А чем мы хуже?
Шумаков мешком осел на стул.
– Что ты предлагаешь?
– Да ничего особенного… Паша, ты бывал в Париже?
Шумаков тупо смотрел на жену.
– Где уж тебе. Ты дальше Сочи никогда не забирался. А теперь представь себе – Лазурный Берег, официанты с золотыми пуговицами несут шампанское, устрицы, шелковое белье, и главное – свобода, Пашенька, сво-бо-да.
Шумаков хмыкнул:
– Да ты ж меня в Париже прямо на вокзале и бросишь…
– Как знать, Павлик, как знать?
– Шлюха вы, Лидия Васильевна. Как были шлюхой нэпмановской – так ею и остались…
При этих словах Шумакова поморщилась, в ее глазах появился недобрый огонек.
– … Ладно, твоя взяла! Но имей в виду, попадешься – откажусь!
Лидия Васильевна горько улыбнулась:
– А я и не сомневаюсь. Не беспокойся, Пашенька, не попадусь!
Шумакова опять сладко потянулась и вышла из кабинета.
Глава 5
Луч фонарика прорезал темноту. Танька и Лешка пробирались по тесному тоннелю.
– Я чувствую, что она где-то здесь, – шепнул Лешка. – Варфоломеев говорил, что ход шел от Арсенальной до Тайницкой…
– Лешка, мне страшно, – захныкала Танька. – Мне кажется, что мы уже отсюда никогда не выберемся.
Лешка остановился и осветил перепачканное пылью Танькино лицо.
– Монаха испугалась. Ты это брось. Я тебя предупреждал: не ходи. Сама увязалась. Так что теперь не хнычь.
Танька обиженно шмыгнула носом.
Они прошли еще немного и оказались в тупиковой штольне со сводчатым потолком. Дальнейший путь был наглухо заложен кирпичом. Лешка боднул плечом кладку, перегораживавшую проход, но это ни к чему не привело.
– Все, пошли обратно. – Таня потянула Лешу за рукав. – Мне холодно.
В глазах Лешки появилась неподдельная тревога.
– Еще не хватало, чтобы ты заболела. – Он снял пиджак и накинул его на Танькины плечи. – Ладно, пошли.
Но спокойно в обратном направлении ребята продвинулись лишь несколько метров. Неожиданно над их головами что-то загремело, и замогильный голос произнес:
– Придется их уничтожить!
Гулкие стены подхватили слова, размножив их многократным эхом. Ледяной ужас сковал Таньку и Лешку. Фонарик выпал из рук и погас. А из-под сводов подземелья продолжали доноситься непонятные звуки. Создавалось впечатление, что где-то там, наверху, страшное чудовище готовилось к прыжку. Танька вцепилась в Лешкино плечо и тихо прошептала:
– Это… это монах…
Лешке тоже стало не по себе. Он всматривался в темноту, прикрывая собой подругу.
– Лешечка, я тебя любила, – неожиданно произнесла Танька и медленно сползла по стене. Она смотрела на Лешку снизу вверх обезумевшими глазами и уже была готова потерять сознание.
Казарин хотел что-то ответить, но в темноте опять загремел таинственный голос:
– Жалко их, конечно, но делать нечего…
– Товарищ Максимов, может, оставим? Ведь копии-то замечательные, – ответил другой голос.
– Чижов, делайте что приказано, – строго приказал первый голос.
– Хорошо, Максим Максимыч.
Лешка выдохнул с облегчением. Теперь все было ясно. Во-первых, никто не хотел убивать двух заплутавших в подземелье подростков. А во-вторых (и это немного разочаровало Казарина), загадочный монах оказался каким-то «Максим Максимычем».
– Тань, Таня, – Лешка вначале тронул, а затем затряс Таню за плечо, – да очнись ты! Это сверху откуда-то голоса доносятся. Они не нас, они копии картин уничтожать собираются. – Он зажег фонарь.
В глазах Тани появились вначале осмысленность, а потом веселые искорки. Еще через мгновение она зажала рот рукой и прыснула со смеху. За ней засмеялся Лешка.
Он помог ей встать.
– Слушай, Тань, а что ты сказала в момент трогательного со мной прощания? – спросил как бы между прочим Лешка.
– Что сказала, то сказала, – буркнула Шапилина. – А ты мог бы и сам уже давно догадаться… танкист! – Таня деловито отряхнула грязь с платья и решительно сменила тему: – Так откуда все-таки голоса идут?