Алхимик

Джеймс Питер

Вполне возможно, что отец былна месте и просто не отвечал, но тем не менее она забеспокоилась. Она снова набрала номер, представилась автоответчику и стала ждать. Она надеялась, что, услышав ее голос, он снимет трубку, — но тщетно. С тем же результатом она позвонила ему домой.

До половины десятого она работала, время от времени снова пытаясь дозвониться. Коннор, должно быть, уже прибыл в аэропорт, подумала она, испытывая глубокое чувство одиночества. Поэтому ее беспокойство об отце

усилилось. Если в лаборатории произошел несчастный случай, там нет никого, помочь ему никто не сможет. А ей надо еще сегодня отослать в Вашингтон по факсу или электронной почтой кое-какие заметки к дискуссии. Это займет у нее около часа.

Стоянка кампуса была почти пуста, но Монти подошла к лаборатории почти вплотную, когда заметила поржавевшую серую «тойоту» отца на ее привычном месте. Она слегка расслабилась, но, вылезая из своего «эм-джи», Монти внимательно осмотрелась. Трудно было сказать, следили за ней или нет; всю дорогу сюда ее сопровождало плотное дорожное движение.

Она вошла в лабораторный корпус, удивившись, что дверь не закрыта, и торопливо побежала наверх, в главную лабораторию. Ее сопровождали знакомые химические запахи.

Дик Баннерман в белом лабораторном халате, склонившись к чашке Петри, что-то диктовал в маленький магнитофон, включавшийся от звука голоса. Стеллаж с пробирками позвякивал в мешалке рядом с ним. При взгляде на эту сцену Монти не захотелось прерывать состояние глубокой сосредоточенности отца.

Наконец, выбрав момент, она легко поцеловала его в щеку, но тем не менее ему потребовалось несколько секунд, чтобы заметить ее присутствие. Он что-то пробормотал в диктофон, выключил его и повернулся к дочери.

— Потерял целый рабочий день, — сокрушенно сказал он. — Культура умерла.

— Почему? Что случилось?

— Моя ошибка. — Он скорчил гримасу, как провинившийся ребенок. — Элементарная глупость. Положил не ту подкормку. Я не привык все делать своими руками.

— У тебя усталый вид, папа. Не хочешь ли сделать перерыв и сходить перекусить? Уже час.

Он покачал головой:

— Не могу уйти, пока не наступит стабилизация. Сейчас, когда я потерял день, у меня возникнут проблемы с Вашингтоном. До четверга я не управлюсь.

— Папа, ты просто долженбыть там в четверг вечером — у тебя будет всего лишь обед с Биллом Клинтоном, а он всего лишь президент Соединенных Штатов.

— Засранец Клинтон. — Прищурившись, он посмотрел на пробирки в мешалке. — Я не могу взять и остановить процесс в середине. Мне придется выкинуть эти объедки и начать все с нуля — так что мы потеряем добрую часть этих двух недель. Ты хочешь подвергнуть риску свою Анну?

— Неужто я не могу заменить тебя? Если ты дашь мне инструкции?..

Улыбнувшись, он отверг это предложение:

— Боюсь, что нет. Боюсь, что мы оба должны

распрощаться с этим симпозиумом. Конечно, извинимся, скажем, что я, мол, болен. Это сборище не так уж важно.

Она сплела пальцы, собралась с мыслями и сказала:

— Если ты думаешь, что успеешь закончить анализы в четверг вечером, так я улечу по расписанию, в четверг утром, явлюсь на кормежку к Клинтону… и принесу за тебя извинения. А ты можешь прибыть в пятницу… на твое выступление уже продано шестьсот мест.

— О'кей, — сказал он.

— Так и сделаем.

Монти посмотрела в чашку Петри.

— Кроме неприятности с культурами, у тебя есть какие-нибудь успехи?

— Да, но раньше чем в четверг вечером я не смогу понять, что же там было в капсулах.

— Помни, что по телефону об этом — ни слова, — сказала она. — Какие бы ни были новости, расскажешь о них по прибытии в Вашингтон.

Он провел пальцем по губам, делая вид, что застегивает их на «молнию».

Монти улыбнулась:

— А теперь я принесу нам по сэндвичу.

Она вышла из здания, остановилась и, нервничая, стала оглядывать стоянку. В воздухе плыла мелодия «Господи, да буду я веселым джентльменом». «Через три недели Рождество», — подумала она. Рождественская лихорадка уже чувствуется повсюду — в витринах магазинов, на рекламных стендах, в светящихся гирляндах, протянутых через улицы.

Осознание этого вызвало у нее вспышку гнева. «Ради бога, это Англия, — сказала она себе. — Демократическая, цивилизованная Англия. Не какой-то оруэлловский кошмар диктатуры третьего мира или хунты. Если действия „Бендикс Шер“ выходят за пределы закона, если компания экспериментирует, шпионит и убивает, ее надо остановить на этом пути».

В памяти крутилась фамилия: детектив-суперинтендент Левайн, который навещал ее в больнице после гибели Джейка Силса. Она зашла в одну из телефонных будок рядом с закусочной, нашла в справочнике номер Нового Скотленд-Ярда и, позвонив, спросила, может ли кто-нибудь помочь ей соединиться с Левайном.

К удивлению Монти, через несколько секунд ожидания оператор сказала:

— Соединяю.

Раздался щелчок, и Монти услышала другой женский голос, вежливый и уверенный:

— Офис детектива суперинтендента Левайна.

Через минуту после того, как Монти представилась, ее соединили с хозяином офиса.

— Маркус Левайн. Очень рад слышать вас, мисс Баннерман. Вы уже поправились?

— Надеюсь, что да, — сказала она. — Но держу пальцы крест-накрест, чтобы не было долговременных последствий.

— Опасная работа эта фармацевтика, — не без иронии сказал он.

— Я и сама начинаю так думать. — Наступило выжидательное молчание, которое она восприняла как конец обмена любезностями. — Я думаю, кое-что вам стоит знать. Это может иметь отношение к вашему расследованию гибели Джейка Силса.