АльteRNatива
Шрифт:
– О чём это ты так напряжённо думаешь? – нарушил мои мысли Самсон. – Дружище, Костян, знаешь, что я заметил? Ты стал часто уходить в себя, глубоко и надолго. Это до добра не доводит, поверь. Сейчас я правда тебе благодарен за этот твой поступок. Нелегко выходить одному против всех. Но ты должен знать: мне наплевать на их мнения. И я легко могу обойтись без них вообще. Понимаешь, именно в таких ситуациях как эта и определяются настоящие друзья.
Он снова похлопал меня по
– Так что с тобой? Куда ты смотришь всё время, о чём думаешь, когда хмуришься? И не говори про упражнения на глаза – я очкарик с плохим зрением, меня этой байкой не обманешь.
– Почему же ты тогда не говорил об этом при всех? – удивился я.
Он усмехнулся.
– Потому же, почему и ты только что поступил не как все. Я не тот, кто сбивается в стаи и ищет дешёвого одобрения, поддерживая сторону силы всегда, когда это выгодно. Если ты приврал – значит, у тебя есть на это причины. Должно быть они личные, а личное не обсуждают на публику. Ладно, Костян, пошли на завтрак. Если захочешь чем-то поделиться – ты всегда можешь поговорить со мной.
***
После завтрака мы, как и было велено, явились все вместе к Нине Павловне. Её кабинет был смежным помещением с комнатой, где она жила. Такие «апартаменты» предусматривались здесь для всех учителей, под надзором которых были ученики школы.
За всё время, прошедшее после утренней взбучки, никто из пацанов не перекинулся с Самсоном ни единым словом, и мне было непонятно почему. Неужели они и впрямь так сильно на него окрысились?
– Входите, – послышалось из кабинета холодное приглашение.
Мы вошли и встали в дверях. Нина Павловна что-то сосредоточенно писала в своём журнале и, не поднимая на нас взора, всё так же холодно произнесла:
– Садитесь.
У стены стояла длинная скамейка, но на ней уместились только четверо. Стоять остался Самсон и я.
– Что, не хватает места на всех, да? – спросила учитель. – Видите ребята: лавочка только на четверых, а если хочется сидеть удобно, а не тесниться, то и вовсе для двоих. Интересная метафора, правда? Что такое метафора, Рукомойников? Прокопенко? Чехов? Что, никто не знает? А надо бы – программа прошлого года!
Она переводила взгляд с одного на другого. Мы молчали. Самсон виновато смотрел на учителя, я украдкой поглядывал в сторону Бога, а, теснившиеся на лавочке, пацаны разглядывали узоры на драном линолеуме.
– Я это вот к чему, про лавочку, – продолжила Нина Павловна. – В жизни оно, ребята, всё так же, как с этой лавочкой. Кто-то сидит в удобном кресле, кто-то жмётся друг к другу, боясь свалиться, а кто-то и вовсе не имеет возможности присесть! Понимаете? И где вы собираетесь искать свои места в жизни? Штерн? Пресмыкаев? Астахов?
Она перечислила оставшиеся три фамилии, чтобы каждый был уверен – проблема касается его лично. Я, как и все остальные, уже не в первый раз попадал в подобную переделку. Мы знали, что эти вопросы риторические – на них не следует отвечать, надо просто молчать в тряпочку и ждать пока учитель не задвинет свою проповедь до конца. Говорить потребуется позже, а сейчас необходимо пассивно каяться.
– Так я спрошу снова: где будет ваше место в жизни? Каждого из вас?
На этот раз, судя по всему, нужен был какой-то ответ, поэтому мы стали переглядываться и старательно думать.
– Молчите? – сказала Нина Павловна. – Конечно, вы молчите, ведь вы не знаете. Хорошо, я попробую иначе: кем вы хотите стать? Пресмыкаев, кем ты хочешь стать?
Я неуверенно посмотрел на учителя. Она немного склонила голову вперёд и слегка приподняла брови, как бы говоря мне в этот момент: «ну давай, давай, смелее».
– Я хочу стать военным, Нина Павловна. Поступить в военное училище.
– Хорошо. А все остальные кем хотят стать? Рукомойников? Астахов? Прокопенко? Чехов? Штерн?
Самсон, похоже, решил молчать до конца. За всех ответил Дедюга:
– Мы все здесь хотим стать военными, Нина Павловна. Вы же знаете, мы занимаемся в клубе пограничников у Антона Маратовича.
Учительница кивнула и, слегка повысив голос, пошла в наступление:
– А рассказывал ли вам, в таком случае, Антон Маратович о дисциплине в армии? Знаете ли вы, что полагается в военном училище за поступок, который вы совершили ночью? Вы ушли с территории, покинули расположение воинской части, самовольно и без какой-либо уважительной причины. Вы знаете как это называется у военных?
Теперь уже узоры на линолеуме стали разглядывать мы все. Всё было понятно без дальнейших разъяснений. Павловна ударила по больному. Она попала в точку. Даже вызов родителей в школу не был для нас таким пугающим, как дискредитация в глазах Антона Маратовича.
– Так как называется такой поступок, Пресмыкаев? – снова спросила она меня одного. Я сейчас был здесь будто основным.
– Дезертирство, – тихо ответил я.
– Не слышу, Пресмыкаев, скажи громче!
– Дезертирство.
– Громче!
– ДЕЗЕРТИРСТВО! – заорал я от переполнившей меня обиды.
Нина Павловна молча смотрела на нас.
– Какие из вас военные! Шпана малолетняя и всё. С вашими замашками вам прямая дорога в уголовники, или, если повезёт, дворы будете подметать и лечиться от алкоголизма. Пиво покупал у буфетчицы, Астахов?
Делюга покраснел, а я в панике посмотрел в сторону Бога. Она и об этом знает! Теперь ещё и за это отвечать!
Но учитель неожиданно закончила разбор. Даже не заставив нас писать объяснительные, она сказала чуть ли не с отвращением: