Алые паруса бабушки Ассоль
Шрифт:
Бабушка Соль странно посмотрела на внука – оценивая.
– Если у тебя это получится, обещаю, что за сокровищами ты наныряешься вдоволь. Еще обещаю, что ты вообще все в жизни будешь делать сам. Сам выберешь себе место жительства и людей, которых в это место пустишь.
После таких слов адвокат вскочил и возмущенно потребовал прекратить балаган. Потом попытался объяснить всем полную бесперспективность и даже безнравственность дальнейшего общения внука с бабушкой.
– Ассоль Марковна держит в городе кондитерскую под весьма двусмысленным названием, – поспешил доложить он сыну. – Уже давно ходят
Бабушка Соль опять шлепнула ладонью по столу.
– Перестаньте стучать! – строго приказал вздрогнувший главврач. – Это закаленное стекло, его не разбить, вы только всех пугаете.
– Вы меня провоцируете? – прищурилась бабушка.
– А как называется кондитерская? – спросил пожилой лысый врач.
– Пап, я пойду с бабушкой. – Икар встал.
– Только через мой труп, – сморозил адвокат.
– Пиши расписку о том, что забираешь сына отсюда, – ответила на это бабушка Соль.
Она встала и склонилась над столом в позе бильярдиста. Она почти легла щекой на стекло. Потом подняла голову и стала медленно и сильно водить пальцем по стеклу, делая круги.
– Ассоль, прекрати… те, – нервно хихикнул адвокат.
Бабушка Икара приложила указательный палец к губам, призывая его к тишине.
Вставшими волосками на руках я почувствовал нервную хищность их вынужденной близости. Мне опять стало жалко адвоката.
В одном месте стекло отозвалось на ее растирания – оно загудело, как бокал, когда проведешь по его краю.
Бабушка Соль удовлетворенно кивнула, распрямилась, потом, не сводя глаз с этого места, нащупала в сумочке тюбик, открыла его и помадой очертила круг.
Она посмотрела на главного врача, на адвоката, потом – на Икара, и ее лицо покрылось на секунду сеточкой старости. Пошарив в сумке, вынула и показала, держа двумя пальцами, металлический шарик.
– Доктор, – заговорила она со смирением в голосе, – что вы можете сказать о психиатре, который ставит у себя в конференц-зале стол со стеклянной столешницей?
– Это закаленное стекло, – стоял на своем главврач.
– Это – провокация, – заявила бабушка. – Если не ошибаюсь, именно здесь вы проводите свои комиссии по определению степени выздоровления пациентов. В неформальной, так сказать, обстановке. И вы, считающий себя лекарем душевных болезней, борцом с рабством иллюзий, в присутствии выздоравливающих раскладываете истории болезней на стекле? Если я разобью столешницу, вы поместите меня в свою клинику?
– Во-первых, это – закаленное стекло, – проявляя чудеса терпения, объяснял доктор, – во-вторых, вам совершенно необязательно его разбивать, чтобы попасть ко мне в лечебницу. Я уже могу констатировать некоторые признаки…
– Я все-таки попытаюсь! – перебила его бабушка. – Если зять не напишет ходатайства о выписке моего внука из этого заведения под свою ответственность.
– А он не напишет! Я… то есть, не напишу, – пробормотал адвокат не совсем уверенно.
– И что мне тогда терять? Я люблю внука. Разобью столешницу – лягу к вам в клинику. По крайней мере, мы будем видеться с Икаром каждый день. Общаться. Глядишь, оба потихоньку выздоровеем.
Бабушка Соль разжала пальцы. Я видел, как вращается шарик в полете. В этот момент я понял, что могу замедлять время – только для себя. Шарик упал на стекло и не отскочил от него, как я ожидал, чтобы в подробностях рассмотреть еще и его движение вверх. Он застыл на долю секунды на стекле – ничего не произошло, – медперсонал уже собрался перевести дух, как раздался громкий треск. Стекло лопнуло под шариком стремительной молнией, потом поделилось по ходу ее продвижения на множество мелких кусочков и просыпалось в металлический овал держателя. У стола была кованая фигурная основа с овальным держателем и гнутыми ножками.
Все присутствующие лекари затаили дыхание и слушали шорох сыплющихся осколков. Потом, как по команде, посмотрели на адвоката.
– Хорошо, я согласен, чтобы Икар некоторое время пожил с бабушкой, – произнес он в абсолютной тишине.
Мы сели в бабушкину «Тойоту» и поехали в Надом забрать вещи Кортика. Моя матушка в это время в комнате бабушки Соль кормила с ложечки дядю Моню жюльеном собственного приготовления. Его новая и старая жены тоже были на втором этаже – разжигали камин в комнате Кортика. Я, как мог, попытался их убедить, что камин уже давно не работает – он декоративный. Мне нужна была подзорная труба с чердака, за нею я и поднялся наверх, со злорадством поминая Августина на каждой ступеньке лестницы.
Кортик вышел из Надома с дорожной сумкой, я – с подзорной трубой. Ассоль Ландер ждала во дворе у автомобиля. Она курила, присев на капот, и смотрела на Черную дачу.
– Откуда ты стрелял? – спросила она у Кортика.
– С липы. – Он кивнул на дерево у дороги.
Бабушка подошла к колонке и открыла воду, затушила сигарету. Потом пустила струю посильней и жадно выпила несколько пригоршней.
За это время двое бравых мужчин прошли быстрым шагом от Черной дачи на наш двор и, когда бабушка Соль выпрямилась, вытирая рот, уже демонстрировали свои служебные удостоверения.
– Откройте сумку, – приказал один.
Второй стал осматривать подзорную трубу, правда, без всякого энтузиазма.
– Они ехали за нами от психушки, – обратила наше внимание бабушка Соль.
Кортик не отреагировал на ее слова, спокойно дожидался, когда мужчина уложит в сумку его вещи, выпотрошенные на газон.
Наконец сумка была собрана. Взгляды обоих мужчин устремились на немаленькую сумочку бабушки Соль, которая лежала на переднем сиденье.
– Только с ордером, – предупредила она их поползновения. Все это время один из них не расставался с моей трубой. Я занервничал.
– Если вы не будете смотреть на луну, – заметила бабушка Соль, – верните подзорную трубу и убирайтесь.
Федералы, как по команде, подняли голову и взглянули на небосвод.
Вечерело. На чистом предзакатном небе плавал слегка ущербный из-за недостающей до полнолуния пары дней диск луны, больше похожий в сумерках на аккуратное облачко.
Я тоже взглянул на луну, потом – на Ассоль Ландер. Она смотрела на Кортика, а Кортик – на Черную дачу. С крыльца Черной дачи на меня злобно уставился немец Кох в своих любимых тапочках. Вот такая получилась замкнутая кривая.