Алые паруса бабушки Ассоль
Шрифт:
– Бабушка, давай подвезем его к крану и посмотрим. Вдруг там действительно сторож. Тогда все решится само собой, – предложил Кортик.
Она так странно взглянула на него, как будто засомневалась, правильно ли сделала, вытащив внука из психушки.
– Ты ведь меня не обманываешь? – спросила настороженно. – Ты ведь не полезешь на этот кран, чтобы на нем жить?
– Нет, – усмехнулся Кортик. – Я высоты не переношу.
– А если… – Бабушка долго подбирала слова. – А если мы поможем твоему другу Атиле подняться на этот кран… К примеру, затащим туда его подзорную трубу…
– Здорово! – крикнул Кортик.
– Подожди. Если мы так сделаем, он сможет остаться жить на этом кране?
Боже! О таком я и мечтать не мог!
– Конечно, он очень этого хочет, – уверил бабушку Кортик.
– То есть, – непонятно настаивала она на конкретности, – мы с тобой будем жить в моей кондитерской, а Атила в башенном кране, так?
– Бабушка! – Кортик подхватил ее на руки и потерся носом о плечо. – Ты – чудо!
И вот мы стоим на небольшой строительной площадке и, задрав головы, смотрим вверх. Стройкой здесь и не пахнет, но площадка огорожена высокими деревянными щитами. Кран стоит – стройный, высоченный, прекрасный – лестница в небо! Уже сильно стемнело, и его кабины не видно.
Мы обошли кран. Бабушка показала нам раскуроченный пульт с выдернутыми проводами.
– Подъемник сломан. Наверное, застрял наверху. Я надеялась, что он работает. Ну ладно, – с угрозой в голосе сказала бабушка и пошла к автомобилю, бормоча по дороге, что подъемники – вещь ненадежная.
Она открыла багажник и достала что-то похожее на длинный вещевой мешок с веревкой. Подошла ко мне и приказала:
– Грузи сюда трубу.
Труба вошла хорошо, но тренога торчала из раструба.
Умело соорудив из веревки два захвата, бабушка Соль попросила помочь надеть эти захваты ей на плечи, как лямки рюкзака. Кортик возмутился:
– Мешок потащу я!
– Не смеши меня, – отмахнулась бабушка. – Ты хотя бы представляешь, сколько нужно проползти ступенек, и это – в темноте!
– Я не пущу тебя с такой тяжестью на кран!
– А вот это видел? – Она резко вздернула правую руку, напрягая бицепс.
Кортик пощупал его и продемонстрировал свой. Бабушка Соль огляделась в отчаянии.
– Пойми, я с пятнадцати лет в цирке! Я работала гимнасткой под куполом.
– Да хоть дрессировщицей крокодилов! Я все равно не понимаю, почему ты должна тащить наверх эту трубу! Ее потащу я!
– Объясняю – почему. Потому что после двадцати метров лестницы ты выдохнешься, и у тебя будет только один вариант – сбросить тяжесть вниз и попробовать спуститься самому.
– А ты не выдохнешься? – возмутился Кортик.
– А я неделю назад ныряла с нехилым аквалангом на глубину пятьдесят метров! Ладно, успокойся. – Бабушка перевела дух и сменила тон. – Значит, Атила сможет жить в башенном кране, только если у него будет эта труба, так?
– Так! – крикнул я. – Я сам ее затащу в этом мешке, помогите мне его надеть.
– Атила, это не для твоего горба, – умерил мой энтузиазм Кортик.
– Хорошо, – кивнула бабушка Соль. – Давай соревноваться. Кто больше раз отожмется от земли, тот и полезет с трубой на кран.
– Бабушка!.. – улыбнулся Кортик.
– Хватит жалобных интонаций в голосе! У меня есть имя. Ассоль. Можешь употреблять любые производные. Есть еще одна проблема, о которой вы не подозреваете. Кабина наверху может быть заперта. Ну, что скажете? – Она жестом фокусника достала откуда-то странную загнутую железку. – Только не говори, чтобы я и отмычку тебе передала, ты все равно не умеешь ею пользоваться!
– Ладно, я могу спокойно отжаться сто двадцать раз, а ты сколько? – прищурился Кортик.
– Некорректно вопрос поставлен, – заявила бабушка, натягивая замшевые перчатки. – Что значит – сколько? За какое время? За час? За полчаса? На одной руке? На обеих? Моя дневная норма – двести. Но это так, для поддержания тонуса. А когда я работала в цирке…
– Пусть она лезет! – не выдержал я. – Кортик, отдай ей трубу, пусть она лезет!
– Что значит – она? – Бабушка для своего возраста имела отменный слух. – Ты полезешь со мной. Ты думаешь, я потащу это изделие для собственного удовольствия? Нет, дорогой Атила, только из-за тебя!
– Мне от вас плохо! – Кортик схватился за виски. – Я ничего не понимаю.
– Послушай, – прошептал я Кортику в самое ухо, – согласись с нею, пусть лезет. Она надеется нас разлучить, неужели не понимаешь? Дай ей надежду хотя бы на эту ночь. И честное слово, ты ведь точно свалишься. Здесь почти пятьдесят метров высоты. Давай оценим реальные ресурсы. Я провисел треть жизни на кольцах над унитазом, твоя бабушка – циркачка. Постой спокойно внизу и подожди. Езжай в эту кондитерскую. Завтра встретимся.
Я глубоко вдохнул, расставил руки в стороны и закричал:
– «Подступай к глазам, разлуки жижа! Сердце мне сентиментальностью расквась!»
– Лезь уже! – подтолкнула меня в спину Соль.
Я полез, продолжая декламировать:
– «Я хотел бы жить и умереть в Париже, если б не было такой земли – Москва!» [3]
– Хорошо! – громко сказал Кортик. – Я подожду.
Он сидел под краном и сильно замерз. Когда Соль спустилась, то не сразу села в машину, а стащила перчатки и попробовала закурить. Ее руки дрожали.
3
В. Маяковский. «Прощание».
– Ты умеешь водить? – спросила она.
– Я? – Кортик оживился. – У меня нет прав, но Павел Игнатьевич…
– Ты умеешь водить машину? – повысила голос Соль.
– Умею.
– Ну вот, о правах никто не спрашивает. Садись за руль. Я скажу, куда ехать.
Они остановились у двухэтажного особняка с надписью… Эта неоновая надпись – красная на ярко-желтом фоне – расплывается, не могу разглядеть… «Сладкие»… Что-то сладкое.
Только утром я направил подзорную трубу, прочитал мерцающую надпись и обалдел. «Сладкие губки»!