Амелия
Шрифт:
Выполнив эти обязанности, она посвятила следующий час приготовлению легкого ужина для мужа; как мы уже имели случай заметить, он (да и она) любили эту трапезу больше всех других; конец дня, который они обычно проводили вдвоем, доставлял им особую радость, хотя ужин их редко бывал чересчур обильным.
Начало темнеть, баранина давно была готова, а Бут все не появлялся. Прождав мужа целый час, Амелия потеряла надежду увидеть его в этот вечер; его отсутствие не слишком ее встревожило, поскольку Бут, как она знала, собирался в один из ближайших вечеров посидеть в таверне со своими однополчанами. Она решила поэтому, что он встретил их сегодня в Парке, и согласился провести с ними вечер.
В десять часов Амелия села ужинать в одиночестве, поскольку миссис Аткинсон не было дома. И здесь мы должны рассказать о незначительном обстоятельстве, которое, быть может, покажется банальным. Сидя одна за столом, Амелия невольно задумалась над их безотрадным положением, и глубокое уныние охватило ее душу; несколько раз она порывалась позвонить в колокольчик, чтобы послать служанку купить полпинты белого вина, но всякий раз подавляла это желание, думая сберечь тем самым ничтожную сумму в шесть пенсов; ее решение было тем тверже, что по той же причине она отказалась за ужином побаловать своих детей пирожками с вареньем. И вот как раз когда она отказывала себе в такой малости, чтобы сберечь всего лишь шесть пенсов, ее муж выложил несколько гиней, которые задолжал единственно потому, что на руках у его противника оказался козырный туз.
А посему вместо упомянутого выше лекарства она принялась читать одну из превосходных комедий Фаркера [340] и успела как раз дойти до середины, когда пробило полночь, после чего она легла в постель, наказав служанке дожидаться возвращения хозяина. Амелия, конечно, же, куда охотнее предпочла бы посидеть и дождаться его сама, но душевная деликатность подсказывала ей, что такая с ее стороны чрезмерная заботливость едва ли пришлась бы Буту по душе. А ведь для иных жен это испытанное средство, к которому они прибегают, дабы укорить мужей за слишком позднее возвращение домой, и добротой и кротостью вынудить их отказаться от удовольствия побыть подольше в обществе своих друзей, коль скоро они жертвуют ради этого покоем и отдыхом своих жен.
340
Перу драматурга, кроме уже упоминавшейся комедии «Уловка щеголя», принадлежат еще пьесы: «Любовь и бутылка» (1699), «Верные супруги» (1699), «Близнецы-соперники» (1702), «Офицер-вербовщик» (1706) и др.
Итак, Амелия легла в постель, но отнюдь не затем, чтобы спать. Ей довелось еще трижды услышать наводящий уныние бой часов и еще более унылый возглас ночного стражника, прежде чем ее несчастный муж добрел до дома и, крадучись, как вор, безмолвно улегся в постели рядом с ней; тогда она, притворившись, будто только что проснулась, обвила его своими руками, белыми, как снег, хотя бедняга-капитан, скорее всего заслуживал сейчас иного, более подходящего, по остроумному суждению Аддисона, [341] свойства снега, а именно, его холодности.
341
Джозеф Аддисон, размышляя в журнале «Зритель» (№ 62,11 мая 1711) об отличии истинного остроумия от ложного, писал следующее: «Когда поэт говорит нам, что грудь его возлюбленной бела, как снег, то в таком сравнении нет юмора, но когда он добавляет со вздохом, что она при этом и так же холодна, тогда это становится остроумным».
Глава 6
Читай, игрок, и возьми себе на заметку
Бут был не в силах настолько скрыть от Амелии свое душевное смятение, а она не могла не заметить достаточно красноречивых свидетельств того, что с ним произошло какое-то несчастье. Это в свой черед настолько ее встревожило, что Бут сказал ей после завтрака:
– Амелия, дорогая, я чувствую, что вы явно чем-то обеспокоены. Участливо взглянув на него, Амелия ответила:
– Да, дорогой, вы правы, я и в самом деле до крайности обеспокоена.
– Чем же, объясните мне, ради всего святого?
– Нет уж, любовь моя, это вы сами должны мне объяснить. Не знаю, что с вами произошло, но ведь я прекрасно вижу: вы чем-то встревожены, хотя и тщетно пытаетесь скрыть это от меня, – вот причина моего беспокойства.
– Что ж, душа моя, предчувствия не обманывают вас, – промолвил Бут, – со мной и в самом деле произошла беда, и я не стану, да что там, я не в силах скрыть от вас правду. Амелия, я погубил себя.
– Что же вы такое сделали, дитя мое, – произнесла в смятении Амелия, – скажите мне, ради Бога?
– Я проиграл в карты все свои деньги.
– Только-то? – переспросила Амелия, приходя в себя. – Стоит ли мучиться из-за той мелочи, что была у вас в кармане? Дайте зарок никогда больше не играть в карты, и пусть это никогда вас не беспокоит. Ручаюсь вам, мы найдем способ возместить эту потерю.
– Ты – ангел, посланный мне небесами, ты – единственное мое утешение! – воскликнул Бут, нежно обнимая жену, а потом, немного отстранясь от нее и с испытующей нежностью глядя ей в глаза, продолжал. – Позволь мне получше вглядеться в тебя – в самом ли деле передо мной человеческое существо или ангел, принявший человеческий облик? О, нет, – воскликнул он и снова бросился в ее объятия, – ты – женщина, самая дорогая мне женщина на свете, моя ненаглядная, моя обожаемая жена!
На все эти проявления супружеской любви Амелия отвечала с такой же нежностью; она сказала Буту, что у нее есть кое-какие сбережения – около одиннадцати гиней – и спросила, сколько ему принести.
– Я не советовала бы вам, Билли, иметь при себе слишком много денег; боюсь, как бы это не послужило для вас искушением еще раз испытать судьбу, чтобы отыграться. И еще, прошу вас, что бы там ни было, никогда больше не думайте о той мелочи, которую вы потеряли, слышите, никогда, как если бы ее у вас и не было.
Бут чистосердечно обещал ей никогда больше не прикасаться к картам и отказался взять хоть сколько-нибудь из отложенных ею денег. Затем, после минутного колебания, он воскликнул:
– Дорогая моя, вы говорите, что у вас есть одиннадцать гиней; кроме того, у нас ведь есть кольцо с бриллиантом, доставшееся вам от бабушки, оно, я полагаю, стоит не меньше двадцати фунтов; а за ваши часы и часы детей можно было бы получить столько же.
– Да, их можно было бы, я думаю, продать за такую же сумму, – подтвердила Амелия, – потому что знакомый миссис Аткинсон процентщик предлагал мне, когда вы в последний раз попали в беду, тридцать пять, если я отдам их в залог. Но зачем вы сейчас стали подсчитывать, сколько за них можно получить?
– Просто я хочу прикинуть, – пробормотал Бут, – на какую сумму мы можем рассчитывать, на случай какой-нибудь крайности.
– Признаться, я уже сама это подсчитывала, – сказала Амелия, и думаю, все, что у нас есть на этом свете, не считая самого необходимого из одежды, может составить сумму, примерно в шестьдесят фунтов; я полагаю, дорогой, нам следует, пока у нас еще есть эти небольшие деньги, во что-нибудь их вложить, чтобы обеспечить себе и детям хотя бы самые скромные средства к существованию. Что касается ваших надежд на дружеское расположение полковника Джеймса, то, боюсь, они обманчивы и тщетны. И вряд ли вам следует рассчитывать на помощь от кого-либо еще, чтобы снова получить офицерскую должность. Хотя сумма, которой мы сейчас располагаем очень мала, а все же мы могли бы ухитриться обеспечить себе даже и с этим возможность существования, пусть даже самого скромного. Мой Билли, мне достанет душевных сил перенести ради вас любые лишения, и я надеюсь, что мои руки способны трудиться не хуже тех, что более привычны к работе. Но подумайте, мой дорогой, подумайте, в каком отчаянном положении мы окажемся, когда то немногое, что у нас еще осталось будет истрачено, а ведь это неизбежно вскоре произойдет, если мы не уедем из Лондона.