Амелия

Филдинг Генри

Делать было нечего, сударыня, и на следующий день я покинула отцовский дом; после долгого путешествия в сорок миль, во время которого мне ни разу не пришлось отдохнуть или перекусить: ведь горе утоляет голод не хуже обычной пищи, а горя у меня было с избытком, так что мысль об еде мне и в голову не приходила. Утомительная дорога, душевные муки и голод сделали свое дело, я была так разбита и подавлена, что, когда мне помогли слезть с лошади, я тотчас упала без чувств в объятья человека, снявшего меня с седла. Тетушка была до крайности удивлена, увидев меня в столь плачевном состоянии, с глазами, опухшими от непрерывных слез, однако письмо отца, которое я передала ей, едва только пришла в себя, вполне, мне кажется, все ей разъяснило.

При чтении его на ее лице то и дело появлялась презрительная или негодующая улыбка; она не преминула тут же объявить брата бестолочью, после чего, обратясь ко мне со всей приветливостью, на какую

только была способна (поскольку не слишком-то отличалась этим свойством), объявила: «Молли, дорогая моя, успокойтесь, пожалуйста, ведь вы находитесь теперь в доме друга… в доме человека, у которого достаточно ума, чтобы догадаться, кто причиной ваших несчастий, и можете не сомневаться, что я очень скоро заставлю кое-кого устыдиться своей глупости». Столь ласковый прием несколько меня ободрил, тем более что тетушка обещала всенепременно доказать отцу, насколько он был несправедлив, обвиняя меня в кляузничестве. С этого момента между ними началась настоящая эпистолярная война, следствием которой явилась не только их непримиримая ненависть друг к другу, но и еще более укрепившееся предубеждение отца против меня. Это в конце концов сослужило мне плохую службу и в глазах тетушки: она, как и отец, стала видеть во мне причину их распри, хотя в действительности разлад был делом рук моей мачехи, которая сразу же догадалась, какие чувства испытывает к ней ее золовка, и еще задолго до моего отъезда настроила против нее моего отца; что же касается чувств, питаемых тетушкой к моему отцу, то они уже давно год от года становились все более прохладными, ибо он, по ее мнению, не отдавал должного ее уму.

Я прожила у тетушки уже с полгода, когда мы узнали, что моя мачеха родила мальчика и что отец не может этому нарадоваться; однако ему недолго довелось наслаждаться родительским счастьем; месяц спустя до нас дошла весть о его кончине.

Как ни был отец несправедлив ко мне в конце жизни, я от всей души горевала о своей утрате. Его любовь и доброта ко мне в дни моего детства и отрочества невольно приходили на память: множество нахлынувших сладких и печальных воспоминаний бесследно смыли недавние обиды, которым я находила теперь всевозможные объяснения и извиняющие обстоятельства.

Быть может, вам это покажется удивительным, но и тетушка стала вскоре отзываться о моем отце с большим сочувствием. Она говорила, что прежде он был довольно неглупым человеком, хотя его страсть к низкой женщине в значительной мере помрачила его рассудок, а как-то однажды, будучи чем-то раздражена против меня, имела жестокость заметить мимоходом, что, если бы не я, она бы никогда не поссорилась с братом.

До последнего своего дня отец посылал весьма значительную сумму на мое содержание: щедрость слишком укоренилась в его натуре, – и новая супруга не в силах была подавить в нем это чувство, однако в одном ей все-таки удалось преуспеть, ибо, хотя отец оставил после смерти более двух тысяч фунтов, мне он выделил из них только сто, с тем чтобы, как он выразился в своем завещании, я могла приискать себе какое-нибудь занятие, если мне угодно будет за таковое приняться.

До сего времени тетушка ко мне благоволила, однако теперь ее отношение ко мне стало меняться. Воспользовавшись вскоре случаем, она дала мне понять, что ей не по средствам содержать меня, и поскольку прокормиться на проценты от оставленных мне отцом денег я не могу, то мне уже давно пора подумать о том, чтобы начать самостоятельную жизнь. При этом она добавила, что ничего глупее пожелания, чтобы я приискала себе какое-нибудь занятие, ее братец не мог и придумать: ведь я совершенно ни к чему не приучена, да и оставленная мне сумма слишком ничтожна, чтобы с ее помощью я могла найти себе сколько-нибудь приличное занятие; в итоге она выразила желание поскорее отправить меня к кому-нибудь в услужение и притом безотлагательно.

Совет тетушки был, возможно, вполне справедлив, и я ответила ей, что готова поступить так, как она мне велит, но что сейчас я очень скверно себя чувствую и прошу поэтому позволить мне остаться у нее до тех пор, пока я не получу причитающуюся мне долю наследства, а мне должны были выплатить ее только через год после смерти отца; я пообещала сразу же возместить все расходы на мое содержание, – на это предложение тетушка с готовностью согласилась.

А теперь, сударыня, – сказал миссис Беннет со вздохом, – мне предстоит рассказать вам о событиях, непосредственно приведших к тому ужасному несчастью в моей жизни, по причине которого я и осмелилась побеспокоить вас, – и вот сейчас так долго испытываю ваше терпение.

Как ни хотелось Амелии поскорее узнать суть дела, она любезно поспешила успокоить миссис Беннет, и та продолжала свой рассказ, как об этом повествуется в следующей главе.

Глава 4

Продолжение истории миссис Беннет

Обязанности викария в приходе, где жила

моя тетка, исполнял молодой человек лет двадцати четырех. Еще ребенком он остался сиротой без всяких средств к существованию, однако его дядя, добрейшей души человек, взял на себя расходы по его обучению в школе и университете. Поскольку предполагалось, что молодой человек примет впоследствии духовный сан, дядя, имевший двух дочерей и не слишком большое состояние, заранее уплатил необходимую сумму, чтобы приход, приносивший около двухсот фунтов в год, достался впоследствии племяннику. [204] Священнику этого прихода не исполнилось тогда и шестидесяти, и он, казалось, отличался крепким здоровьем, но неожиданно умер как раз после уплаты названных денег и задолго до того как его будущий преемник мог принять духовный сан, [205] так что приход, сужденный племяннику, дяде пришлось до времени передать другому священнику.

204

Речь идет о распространенной в то время практике, согласно которой знатный патрон прихода, находящегося на территории его владений, имел право представлять епископу на утверждение в должности священника этого прихода своего кандидата; более того, в XVIII в. он мог отдать приход своему избраннику даже и вопреки воле епископа (в такой зависимости от своего патрона-благодетеля находился, видимо, и доктор Гаррисон: патрон попросил его сопровождать своего отпрыска в путешествии по Европе, и пастор не мог ему в этом отказать – см. III, 12). В случае, если патрон прихода брал у священнослужителя, добивавшегося этого прихода, деньги заранее, при живом священнике, или зная, что данный претендент собирается представить епископу свою кандидатуру на это место, такая сделка квалифицировалась как симония, т. е. торговля церковной должностью, и сурово каралась церковным судом. Патрон имел право представлять на освободившееся место своего кандидата лишь в течение шести месяцев, после чего это право переходило к епископу. Тем не менее такая практика вымогательства денег за должность была довольно широко распространена чуть ли не до 1898 г., когда появился указ о церковных бенефициях.

205

В дьяконы рукополагали после 23 лет, а в священники – после 24.

Не успев еще достичь того возраста, когда он мог быть рукоположен в священники, молодой человек потерял, к несчастью, своего дядю и единственного друга, который, считая, что он уже достаточно позаботился о своем племяннике, заплатив за приход, не видел необходимости выделить ему что-нибудь по завещанию; посему дядюшка распорядился разделить все свое состояние поровну между обеими дочерьми, которых, впрочем, будучи уже на смертном одре, просил помогать кузену деньгами, дабы тот в состоянии был продолжать обучение в университете до принятия им духовного сана.

Но, поскольку в завещании эта просьба никак не оговаривалась, обе девицы, получившие по две тысячи каждая, сочли возможным пренебречь последней волей отца; обе они очень цепко держались за свои деньги и к тому же ненавидели своего кузена за проявленную к нему отцом щедрость, а посему дали ему понять, что он уже и без того достаточно их ограбил.

Бедный молодой человек оказался в чрезвычайно затруднительном положении; ведь ему предстояло еще более года проучиться в университете, а между тем у него не было решительно никаких средств, чтобы как-то просуществовать это время.

В эти бедственные для него дни он встретил приятеля, по доброте сердечной одолжившего ему двадцать фунтов и взявшего взамен только долговую расписку на сумму в сорок фунтов, которые тот должен был выплатить в течение года после получения прихода – точнее, в течение года после принятия духовного сана.

И вот с этой-то крохотной суммой, добытой с таким трудом, бедняга ухитрился преодолеть все препятствия, пока не достиг надлежащего возраста, чтобы принять сан дьякона. Он обратился тогда к священнику, которому его дядя временно передал приход на упоминавшихся выше условиях, с просьбой подтвердить его право быть рукоположенным, [206] но, к крайнему его изумлению и унижению, тот ответил решительным отказом.

206

Т. е. тот, кто хотел быть рукоположенным в священный сан, должен был подтвердить, что у него есть определенное вакантное место, где он намерен исполнять соответствующие обязанности; такие сведения необходимо было представить епископу; в данном случае герой должен был получить подтверждение от священника, что в его приходе есть вакантное место дьякона.