Американская королева
Шрифт:
— Ты можешь звать меня «сэр», если хочешь, — бормочет он. — Но только когда мы одни.
Я прикрываю глаза.
Эш ведет меня к проходу, а затем мы идем мимо алтаря к боковым дверям церкви. Агенты охраны с каменными лицами провожают нас к выходу в церковный сад, и президент перемещает руку с моего локтя к пояснице, ведя меня в нужном ему направлении. Собственнический властный жест, будто у Эша есть исключительное право на мое тело.
Я хочу этого. Хочу, чтобы у него было исключительное право на мое тело.
Я не вижу в саду агентов, хотя знаю, что они должны быть там, но в этот момент казалось, что мы одни среди шелеста красных и золотых деревьев, увядших цветов. Эштон останавливается посреди
— Не хочу тратить твое время. бог знает, что у меня самого его не много. Но я не могу… — он делает паузу — известный красноречием солдат обомлел. — Я не могу больше ждать, — наконец тихо говорит он.
Он так близко, я чувствую запах кожи и листьев и заставляю себя сделать шаг назад. Я должна думать, использовать голову, потому что мое сердце и тело кричат так громко, что я ничего более не слышу, и они кричат: «да, пожалуйста, да, пожалуйста», хотя Эштон до сих пор ничего не спросил.
Президент — Эш, — мысленно поправляю себя, позволяет мне отстраниться, но его взгляд направлен на свои руки на моем теле, все еще владеющие, управляющие мной.
— Я не понимаю, — говорю я. — Не понимаю, почему ты хотел встретиться со мной.
Он проводит рукой по волосам — жест, который я узнаю с той ночи.
— Это справедливо, я полагаю, — говорит он, глядя на покрытую листьями землю, формируя следующую фразу. — Я не хочу пугать тебя своей… прямотой.
— Я имею в виду, что удивлена, что ты помнишь меня. Мы встречались все один раз.
— Дважды, — поправляют меня. — Чикаго, пять лет назад. Помнишь?
Пламя опаляет мои щеки, я глубоко вздыхаю.
— Я помню. — В конце концов, в ту ночь я потеряла девственность. Девушки обычно помнят такие вещи. — Дважды. Мы разговаривали дважды.
И затем я закусываю губу, вспоминая то, что мне удалось забыть за несколько лет, — нельзя сказать, что мы разговаривали. Я говорила с Эшем, а он со мной никогда.
Письма.
Мое лицо вспыхивает сильнее, на этот раз от стыда.
боже, письма. Почему я была такой молодой и глупой? Готовой придать смысл действиям взрослых, не подумав об этом дважды?
— И оба раза были запоминающимися, — говорит он. — Два раза за десять лет, звучит незначительно, но это было для меня… — он затихает, мое сердце сжимается.
Но я облегченно вздыхаю, потому Эш он не упоминает электронные письма. Я никогда не получала ответа ни на одно из моих посланий, и в течение многих лет предполагала, что он никогда не получал их, поскольку в то время воевал. Юная Грир провела слишком много часов в темноте, размышляя о тех посланиях, но теперь, будучи старше, молюсь, чтобы он их не видел.
— Что-то не так? — говорит Эш, протягивая руку, чтобы повернуть мое лицо к своему.
Я понимаю, что смотрела в пустоту.
Солги. Просто солги.
Но я ненавижу лгать. Я пытаюсь найти ответ, который не является постыдной правдой.
— Я смущена. За свои действия в прошлом.
Он улыбается, удивительно нежно.
— Это все? Почему ты ведешь себя так, словно не понимаешь, почему я хочу видеть тебя?
— Я просто… я столько думала об этом поцелуе, — шепчу я, — но понимала, что наверняка ты его не запомнил. С чего бы? Ты взрослый мужчина, и я была просто ребенком. Ты продолжил невероятную жизнь, ты герой, а теперь лидер, и у тебя была прекрасная жена…
Блядь! Я глотаю остальные слова, жалея, что не могу также проглотить свой собственный идиотизм. Из всех вещей, которые я не должна была упоминать, покойная Дженнифер Колчестер была в верхней части списка. И, разумеется, Эш
— Я любил Дженни, — тихо говорит Эштон, отпуская мой подбородок. И тогда я замечаю темные круги под глазами, отчетливые признаки усталости на лице. У него все еще проблемы со сном, даже после всего этого времени. — И я скучаю по ней. Мне все еще больно, потому что она умерла столь молодой и в муках. Но, Грир, я не буду притворяться, что переставал думать о тебе. Я не могу притворяться.
— Был все лишь поцелуй, — говорю я, покачав головой. — Почему ты…
Эштон поднимает руку, чтобы остановить меня, и я замолкаю.
— Я не позволю тебе сделать это, — говорит он. — Не смей отвергать то, что случилось, или говорить, что это не стоит вспоминать. Я помнил. Я помню. И я не хочу забывать и секунды того вечера.
— В это невозможно поверить. Ты, Максен Колчестер, помнил обо мне. Думал обо мне.
Мои слова вызывают в нем тяжелое дыхание, наравне с недоверчивым смехом.
— Мы встречаемся спустя столько лет, — говорит Эштон. — И ты полагаешь, что я не думал о тебе? — Он делает шаг ближе, настолько, что я могу наклониться и прижаться губами к его льдисто-голубому галстуку, если захочу. Галстук был почти такого же цвета, как глаза у Эмбри.
— Взгляни на меня, Грир, — приказывает мне президент. Я делаю, как он сказал. До боли тяжело смотреть ему в лицо — он столь совершенен, но еще больнее не делать этого.
— Все слова, которые мужчины используют, говоря о женщинах, — очаровательные, обаятельные, увлекательные, они не могут описать и части того, что я испытывал к тебе и твоей горстке разбитого стекла. Я думал о тебе той ночью, и следующей, и потом, когда меня отправили в Карпаты. Ты была всем, о чем я думал. Я представлял в своих мыслях, что, вернувшись после войны, я найду тебя в любом университете, где бы ты ни была. Я бы целовал тебя, пока ты не стала такой же, как в тот вечер; ты бы умоляла меня делать все, что бы я ни захотел. — Его зеленые глаза темные, неистовые, зрачки расширяются. — Годы спустя, когда я, наконец, вернулся домой, все, чего я хотел — найти тебя. Но… война началась снова, меня повысили, и Мерлин нуждался в моей помощи, а потом я познакомился с Дженни… — он выдыхает. — Я сделал ей предложение накануне нашей встречи в Чикаго.
Чикаго. Ночь, когда я встретила Эмбри. Ночь, когда я потеряла девственность.
— Эш, ты не должен…
— Должен, — он обрывает меня. — Потому что думаю, что ты не веришь мне. И это делает меня ужасным мужчиной, который жаждет тебя все это время, спустя столько лет. Потому что я хотел тебя, даже будучи женатым на Дженни. Использовал каждую возможность, что у меня была, чтобы найти твоего дедушку, чтобы просто послушать новости о тебе. Какой академической ступени ты достигла, какую сферу выбрала для высшего образования, хотела ли вернуться в Америку или остаться в Англии. И поздно ночью, когда Дженни спала рядом со мной в постели, я вспоминал наш поцелуй. Каково это было — прижимать тебя к стене. То, как твой голос звучал у меня в ушах, когда ты затаила дыхание и удивилась, будто я только что сделал тебе подарок. И я ненавидел себя за это, но не мог остановиться. — Его глаза находят мои. — Итак, почему я хотел встретиться с тобой сегодня? Потому что я не мог перестать желать встретиться с тобой десять лет. Потому что я хочу тебя. Хочу снова поцеловать тебя. Хочу все узнать о тебе: что ты любишь и ненавидишь, что изучаешь. Чего ждешь от будущего. — Подняв руку, он большим пальцем касается моей нижней губы. — Я хочу, чтобы ты была моей.