Американская королева
Шрифт:
Пожалуйста, будь осторожен.
Искренне твоя, Грир Галлоуэй.
Дорогой Эш.
Это настоящая война. Официально. Карпатская проблема существует такое длительное время, что я уверена, даже дедушка Лео никогда не ожидал этого. Но взрыв в Кракове унес более девятисот жизней, нет иного пути, кроме войны. По крайней мере, так мне сказал дедушка.
Ты знал, что мои родители были убиты карпатскими сепаратистами? Почти десять лет назад. Они взорвали железнодорожный мост и убили почти сто человек, включая моих родителей. Эти смерти разрушили мое детство, и еще бог знает сколько детей постигла та же участь, и для чего? Ради небольшого участка земли, разделяющего Украину, Польшу и Словакию? Для меня в этом нет никакого смысла.
В любом
Как и обещала, я молилась за тебя каждую ночь. Надеюсь, где бы ты ни был, ты можешь чувствовать это. Как-нибудь.
Искренне твоя, Грир.
Дорогой Эш,
Ты теперь знаменит. Представь себе мое удивление вчера, когда я проснулась и увидела твое лицо во всех новостях; мой ужас, когда узнала, что ты пережил; мое облегчение, что ты невредим. Немыслимо, что ты смог пробиться через здание, окруженное сепаратистами, и пронести раненного солдата. Не могу представить, какое мужество потребовалось, чтобы остаться с другом, когда остальная часть вашего отряда уже отступила. Какой опыт понадобился, чтобы сражаться с атакующими и в конечном итоге спасти и себя, и его. Но после прочтения твоей биографии я не была удивлена. У тебя история настоящего героя, не так ли? Я не пытаюсь дразнить тебя и не хочу, чтобы ты чувствовал себя неудобно. С самого детства я вращалась в кругах с президентами, вице-президентами и первыми леди, и я видела, насколько утомительными могут быть люди, зацикленные на своих достижениях. Но я не могу написать это письмо, не сказав тебе, что в восторге от того, сколько раз ты жертвовал своей жизнью ради братьев по оружию. «Нет большей любви, чем это», — вот, что говорит Иисус о таких людях, как ты, и для меня большая честь говорить, что я знаю тебя лично и что ты даже добрее и скромнее, чем отображают СМИ.
И я должна сказать, что для меня ты все еще Эш. Наше знакомство длилось всего час, но я помню порез на твоей челюсти, то, как твои руки освобождали мою руку от осколков, — это больше, чем бои. Ты для меня герой, но еще и мужчина. Может быть, даже больше, чем герой.
Твоя Грир.
Дорогой Эш,
Прошло уже полгода с нашей встречи, и отчасти я смущена от этой череды писем, на которые ты не отвечаешь. Я повторяю себе, что это из-за того, что ты воюешь, спасаешь жизни. На прошлой неделе в здании средней школы укрывалось много мирных жителей! Но я не настолько глупа, чтобы поверить, что двадцатишестилетний герой войны хочет получать письма от ученицы интерната. Поэтому я должна перестать беспокоить тебя. Знаю, что должна, но мне кажется, что ты стал неким хобби для меня. Читая о тебе, я думаю, что должна написать письмо. Девочки в школе одержимы тем фактом, что мы с Абилин были на одной вечеринке с тобой, и это один из немногих случаев, когда кто-то заинтересован в общении со мной, но я считаю, что произошедшее между нами — мой личный секрет. Не хочу, чтобы кто-то еще знал, каково это — быть в твоих объятьях. Не хочу, чтобы кто-то знал о твоем стоне после нашего поцелуя. Не могу насытиться тобой, ну или, по крайней мере, воспоминаниями о тебе. Я не глупа, знаю, у тебя должна быть или есть девушка. Знаю, что я не единственная слышала твои стоны, чувствовала тепло твоих рук на спине. Но мне нравится представлять. Нравится чувствовать себя той маленькой частью тебя, частью, что не подвержена общественному обозрению и, возможно, это настоящая причина, почему я не могу прекратить писать.
Твоя Грир.
Дорогой Эш,
Сегодня мой семнадцатый день рождения. Прошел ровно год со дня нашей встречи, и пока ты участвовал в сражениях и спасал множество жизней, я окончила год в средней школе. Две несравнимые вещи, не так ли? После последнего письма я сказала себе, что больше не буду беспокоить тебя ради тебя и своей гордости, но сегодня я почувствовала себя странно. Думаю, это
Похоже, это плохая ночь для принятия решений. Думаю. Обычно девочки моего возраста находят себе парней-сверстников, чтобы принимать плохие решения, по крайней мере, это то, что делает сейчас Абилин, но я не хочу этого. Есть что-то грустное в веселье Абилин. Я не пытаюсь навязать ей свою нравственность, но это скорее… эстетичность, я думаю. Мне не хочется скучных и распространенных попыток стать плохой. Мне нужны события, пробирающие до костей, вызывающие сожаление от боли в коленях, хочу быть настольно плохой, чтобы остаться выжатой с фиолетовыми следами укусов на моем теле. Я хочу оказаться на грани познания себя, чтобы кто-то взял меня, подержал за шею и заставил взглянуть на безрассудное царство возможностей. Какой смысл в сексе, если ты не чувствуешь, как каждый темный уголок твоей души вырывается наружу? Если кто-то не принимает твою похоть и постыдные мысли, не превращает их в заклинание, которое заставляет твое дыхание сбиваться с ритма или чего-то большего? Я думаю, что хочу этого для себя. Мне тоже хочется нормальной жизни: хочу получить образование, построить карьеру, иметь свой дом и самой принимать решения. Но когда думаю о сексе и о том, как все это будет происходить, когда я стану старше, не могу представить нечто похожее на сцену из «Титаника». Я хочу чувствовать, как мои вены вскрываются неприкрытым желанием в ожидании кого-то могущественного; хочу, чтобы мы с ним трогали, лелеяли, использовали и слушали друг друга. Хочу, чтобы мужчина или женщина заявляли о себе как о равноправном партнере во всех отношениях, но пока мы не останемся одни. Тогда я хочу ползти к нему. У меня может быть это когда-нибудь, верно?
Прямо сейчас, печатая это сообщение, я держу ногу закинутой на подлокотник компьютерного кресла, потому что мне очень жарко, а еще потому, что это облегчает мне задачу дразнить себя между написанием некоторых предложений. Я часто делаю это, думая о тебе. (Предполагаю, что ты, вероятно, этого не знаешь, и сегодня вечером, по какой-то причине, мне кажется, что я должна была тебе это сказать.) Я начинаю, пробежавшись пальцем под кружевом трусиков, представляя, что это ты. Представляя, что мы снова в библиотеке, продолжаем то, что прервал Мерлин. Я представляю, что ты задираешь мою юбку после моих слов о первом поцелуе. И ты хочешь знать, не девственница ли я. Ты хочешь чувствовать, что я все еще цела, и мокрая ли я для тебя, ты хочешь знать, что я почувствую, насадившись на твой член.
Господи, я такая мокрая сейчас. Желаю, чтобы это были твои пальцы внутри меня, твой большой палец на моем клиторе. Ты был бы хорош в этом. Я не могу перестать думать о твоих больших и сильных руках. Готова поспорить, твои зеленые глаза горели бы, когда ты терся об меня. Держу пари, ты бы облизал свои губы при мысли о том, чтобы попробовать меня, быть первым человеком, который когда-либо испробует меня. Думаю о том, каково бы это было, если бы ты трахнул меня той ночью прямо у стены, или, может быть, на большом письменном столе в углу. Абилин говорит, что парни всегда должны надевать презервативы, но я бы хотела, чтобы ты этого не делал. Я хотела бы чувствовать собой твою кожу, такую горячую, гладкую и шелковистую. Я хотела бы, чтобы ты чувствовал меня. Хочу, чтобы ты шепнул мне на ухо, как я хорошо ощущаюсь, какой подарок делаю тебе, и что хотел бы оставаться внутри меня навсегда.
Какие звуки ты издаешь, когда входишь? Ты задыхаешься? Стонешь? Шепчешь имя? Я хочу, чтобы ты шептал мое имя. Иногда я представляю тебя в твоей койке на базе, твоя рука под одеялом А когда ты кончаешь, приходится закусывать губу, чтобы не произнести вслух мое имя. Я представляю, как ты трахаешь свой кулак в душе, желая, чтобы я была на месте твоей руки. Думаю, что ты представляешь меня в разных позах, как мужчина может быть с женщиной, — нежно, грубо, медленно, со злобой или любовью. И прямо сейчас я прекращу печатать и заставлю себя кончить, и когда это случится, твое имя будет у меня на губах.
Не знаю, прочитаешь ли ты когда-нибудь это письмо. Или оно попадет в спам или в папку с названием «Сумасшедшая внучка бывшего вице-президента». Я почти надеюсь, что ты никогда его не увидишь, но я не могла не написать его. Не сегодня. Но это, безусловно, мое последнее письмо тебе. Завтра я проснусь смущенной и страдающей от похмелья, хотя буду надеяться с мрачным волнением, которое приходит с осознанием плохих решений. Ты больше не будешь получать от меня новостей. Сожалею, если доставила дискомфорт или раздражение. Но ты должен знать, что даже если я не буду писать тебе электронные письма, я все равно буду думать о тебе каждый раз, когда буду входить в свою киску пальцами.