Андрей Ярославич
Шрифт:
И снова он не мог поднять на нее глаза и не видел ее лица. И заговорить не мог. Но молча лег на самый край широкой постели, отворотился, чтобы показать ей, что не тронет…
Лежал и не мог заснуть… Вдруг подумал о том, что вот сегодня к нему не приходит мужская сила… Эта мысль вызвала беспокойство… А вдруг и не придет?.. Ощутил жжение по всему телу… Тревога сделалась… И тут мужская сила пришла… Было нестерпимо, и он уже не мог владеть собой… Приподнялся, перекатился к ней на постели… И было все то же, что и в первую ночь…
Они были совсем чужие, не смотрели друг на друга. Но на это никто не обращал внимания, то есть никому это не казалось странным. И не полагалось им, по обычаю, друг на друга смотреть или оказывать друг другу на людях знаки любви…
А город был — как взятая крепость — пьяные лежали,
Андрей пробирался на башню. Люди на пути его схватывались в драках, и падали неуклюже, и бранились, поминая дурно и страшно матерей друг друга… Андрей встал на площадке смотрительной башни, глядел…
Город — как взятый с бою, буйным весельем одоленный…
Андрей Ярославич тихо засмеялся…
Ночами напивался он вина и ложился с женою пьяный…
Эти свадебные дни измучили его душу. И ему уже было все равно, как простится с дочерью Даниил, что она скажет отцу. Простившись с дочерью, Даниил с ним говорил наедине. Сказал, что следует не упускать из виду Александра, следить за его действиями…. Но это ведь ясно было!.. Андрей кивнул устало. Тесть посмотрел на него испытующе и немного сумрачно.
— Дочь у меня одна, — заговорил, — верных людей хочу с ней оставить здесь. Сын дворского будет при тебе, и дружину ему дам. А жена его останется при Марыне…
«Он не доверяет мне в полной мере, — думал Андрей, — но это не обидно. И разве возможно по моим обстоятельствам полностью довериться мне, положиться на меня?»
Уговорились сноситься письмами через тайных гонцов…
Дворский Андрей тоже прощался со своими близкими. Он уже знал о решении князя оставить Константина и Маргариту во Владимире. Это было разумное решение. А разве когда-нибудь его повелитель принимал решения неразумные? Но это решение приносило дворскому много горя. Мужественный в битвах, беспощадный в захваченных городах и селениях, он очень любил своего единственного сына, чертами красивого лица Константин так напоминал свою мать, покойную жену дворского, которую полководец все не мог забыть. К услугам полководца были женщины покоренных, поверженных городов и селений, он был богат, мог иметь много красивых молодых наложниц. Но с тех пор как юным еще воином, проезжая по узкой немощеной будайской улочке, поднял голову и увидел в окне богатого дома красавицу Катарину, он любил одну лишь ее, был с ней мягок и нежен. И теперь ему тяжко было расставаться с сыном и невесткой, которую он любил, как родную дочь.
Константин и Маргарита стояли перед ним. Он смотрел на лицо сына, на его мягко очерченные скулы, округлый подбородок с едва приметной ямочкой, красивые русые волосы. Карие глаза юноши грустно глядели из-под темных русых бровей…
— Дети мои! — говорил отец. — Горько мне расставаться с вами, печаль в моей душе. Но я — верный слуга своего повелителя, и вы будьте таковыми. Иными будете — не будет над вами благословения моего!.. — Голос его задрожал и прервался… И вдруг он закрыл тяжелыми ладонями лицо и начал всхлипывать громко и хрипло…
Маргарита бросилась к нему, отняла от лица его ладони и целовала их порывисто.
— Отец!.. Мы свидимся!.. Непременно свидимся! — повторял Константин.
Дворский благословил своих детей.
— Ты не будешь стыдиться нас, отец! — Константин взял его руки в свои и целовал бережно…
Наконец все гости покинули город Андрея. Снова явились близкими ему Темер, Тимка, Анка, те, кого он и не видал, пока длилась свадьба. Очень хотелось отдохнуть, привести в порядок мысли, все-все обдумать. Но нельзя было. Требовалось вникать в дела правления, писать письма. Даниилу, следить, как там в Новгороде Александр и митрополит Кирилл, уехавший также в Новгород. Дошли слухи о том, что Александр снова болел, но поправился и строит планы женитьбы старшего своего сына, Василия, и планы эти стоят в какой-то зависимости от Александровых намерений завоевания корелов. Стало быть, вновь идет речь о свейских землях, намерения Александровы — в опасной близости от них…
Но пока не только Андрей, но даже и Даниил не мог составить себе представления о возможных действиях Александра. И после, когда Александр уже начал действовать, оба удивились: как
Пришла зима. Теперь Андрей видел ясно, в городе есть люди, супротивные ему. Александр и Кирилл уехали, но оставались их сторонники. Можно было сказать, что в боярстве составилась партия противников Андрея. В чем-то он и сам был виновен, он отдавал себе отчет. Самыми ближними его людьми сделались Тимка, Темер, Константин, Андрей Василькович и Дмитр Алексич. Эта группа могла вызвать определенное раздражение, неприязнь у иных бояр. Константин был чужой во Владимире, он был человек Даниила Галицкого. Темер и Тимка были низкородными, а фактически именно в их руках сосредоточилась реальная власть, они правили княжеством и совершали это вовсе не дурно, поскольку люди бывалые, с опытом. Но родовитые владимирские бояре предпочли бы править сами. И наконец, Василькович и Алексич никому, разумеется, а знатности не уступали, но были они слишком молоды, и потому их пребывание при дворе сердило бояр постарше… Но в этом во всем ничего не было необычайного, это при всех дворах, у всех правителей бывает. Пожалуй, совсем иное можно было бы полагать необычным, да и то смотря как глянуть… А дело было в том, что Андрея полюбили в городе и в окрестностях. Его любили именно за то, за что по определенным понятиям и не следует любить. Любили за то, что он умен странным каким-то разумением, за то, что у него жена — совсем девочка, за то, что он красив и молод, за то, что носит красивые дорогие платья цветные и выезжает пышно на коне красивом; любили за его зимние охоты, умело слаженные Тимкой, и за пиры, где не было непристойностей, потому что он не хотел, зато вкусное кушанье подавалось и вина заморские, и пелись хорошие ладные песни. Любили за то, что был он жемчужной тучей — щедро, без оглядки одаривал подарками дорогими, нищих оделял… И был он беззащитный на ладони княжества своего, словно жемчужина в оправе серебряной драгоценная, которую в бережении надо иметь…
Жизнь вроде бы заладилась, и мирно заладилась. Но Андрей понимал, что испытание предстоит неизменно, испытания не миновать… Он уже хорошо понимал свои недостатки, знал, например, что он плохой тактик и стратег. Войско, воинскую подготовку дружинников поручил он Константину, и тот справлялся хорошо. Самому Андрею более по душе было искусство поединка, и он часто упражнялся в сражении на мечах, как учил его с детства Лев, и в поединке в рыцарских доспехах, как видел в Галиче. Алексич, Василькович и Константин были ему во всем этом верными товарищами. Здоровые, веселые, молодые, все они могли подолгу размахивать мечами и копьями и скакать на горячих конях…
Но и книжные свои занятия Андрей не забывал. Продолжал собирать библиотеку книг, русских и чужеземных, переписанных красиво. Более того, последнее время его все тянуло писать самому. И случалось, подчеркивал иное в книге, что особо нравилось, ему, или на полях делал замету о том, что писано-де добро, хорошо. Он стал цеплять на ремень кожаный, которым иногда подпоясывал рубаху, кожаный узкий мешочек с писалом — заостренным роговым стерженьком, а рукоять выточена в виде турьей головки. Но не один Андрей писывал на полях. В своих книгах находил он приписки самые разные. Однажды, в дурном настроении, сидел он вечером при свечах над купленными недавно житиями Алексея Человека Божьего и своего любимого Андрея Константинопольского в одной книге. Медленно листая плотные страницы, он замечал, чем же несходна эта книга с другими описаниями жизни тех же святых. Внезапно на полях греческого текста увидел он стихи, написанные по-русски. Тотчас эти стихи глянулись ему, и он прочел их в увлечении несколько раз…
Тяжел-то мне, тяжел, Господи, белый свет. Тяжеле — много грешников, боле беззаконников. Потерпи же ты, матушка-сыра земля, Потерпи же ты несколько времечка, сыра земля! Не придут ли рабы грешные к самому Богу с чистым покаянием? Ежели придут — Прибавлю я им свету вольного, царство небесное. Ежели не придут ко мне, к Богу — убавлю я им свету вольного, Прибавлю я им муки вечные, поморю я их гладом-голодом!