Ангел беЗпечальный
Шрифт:
Автобус между тем миновал деревенские пределы и, застилая пространство за задним стеклом клубами пыли, тащился по проселочной дороге к лесу, который по приближении оказался заброшенным парком. Борис Глебович, не имея сейчас сил на осмысление приключившегося ему видения, постарался переключиться на происходящее. Атмосфера в салоне оттаяла, пенсионеры, оглядываясь по сторонам, оживленно переговаривались. В перспективе обсаженной липами аллеи открылся вид на старинную усадьбу — комплекс из нескольких зданий и хозяйственных построек. Автобус остановился у двухэтажного дома, выкрашенного в желтые и белые тона. У центрального, с четырьмя колоннами, портика уже были припаркованы серебристый «Мерседес», микроавтобус с надписью «Пресса» на боку и черный лимузин гендиректора фонда. В группе стоящих рядом людей Борис Глебович разглядел жизнерадостного Проклова и того самого Коприева — приземистого лысого толстяка, чей портрет
В салон заглянул некто, по виду охранник, и попросил всех с вещами на выход. Пенсионеры высыпали на полянку и, тихо переговариваясь, прижались к автобусу. Проклов призывно махнул рукой:
— Подходите ближе, господа, не стесняйтесь: сегодня среди нас нет начальников и подчиненных — сегодня мы все друзья, объединенные общей радостью. У вас теперь новый красивый благоустроенный дом, — гендиректор широко обвел рукой окружающее пространство, — вас ждет чуткая опека и забота. Впрочем, об этом вы уже знаете. Несколько слов о вашем новом доме. Когда-то здесь была усадьба дворян Ваниных-Петрушкиных, в советские годы тут был устроен музей, а сейчас заботами и попечением нашего фонда все это выкуплено, отремонтировано и предоставляется, так сказать, вам в безсрочное пользование. Пользуйтесь на здоровье этим пансионатом! Да, а сейчас слово нашему покровителю, нашему, так сказать, защитнику — заместителю главы областной администрации Кириллу Кирилловичу Коприеву. Прошу вас! — Нечай Нежданович церемонно поклонился и отступил назад.
— Ну что ж! — Коприев выставил вперед свой объемистый живот. — Не ожидали? Не думали попасть в такое место? Красота! Век будете благодарить, еще не раз в ножки поклонитесь всем, кто это вам преподнес на блюдечке за просто так! Что вы были там? Заброшены, забыты, полуголодны и злы на весь мир. Теперь наконец поймете, что мир не без добрых людей. Что и до вас кому-то есть дело, что кто-то вас любит и готов заботиться…
«Уж вовсе и не за так нам все это дали, — подумал Борис Глебович: — наши квартиры, дома и имущество — это что ж, просто так? Нет, тут какая-то фальшивка!» Он взглянул в лицо Коприева, в его глаза, в которых трудно было что-либо рассмотреть, — но чего уж там точно не было, так это любви и заботы. Какая-то мертвая неопределенная муть… «Но по чьей же вине мы заброшены и полуголодны? — Борис Глебович едва не сказал это вслух. — Почему прежде не заботились о нас? Ведь вы же и есть власть? Почему только сейчас через какой-то там фонд, а не напрямую, по своим обязанностям, признаетесь нам в любви? Да правду ли вы говорите?» Борису Глебовичу вдруг показалось, что он понял этого человека, просчитал, что называется. На своем жизненном пути он не однажды встречал таких людей: они карабкались вверх зачастую из самой ничтожности, самой грязи, расталкивая и кусая всех, кто мешал. Раньше им было сложнее добиваться своего, а теперь… теперь наступила самая их пора. Их выталкивали наверх, наряжали в костюмчики, сажали в «Мерседесы», а уж деньгами они обзаводились сами — это умение было у них в крови. Они стали нужны: ведь надо же кому-то смотреть в глаза народу — им, пенсионерам, рабочим, военным, — не испытывая ни малейшего угрызения совести; сохраняя серьезную мину, обещать что угодно — повышение зарплаты, рост благосостояния, скорейшее наказание всех воров и негодяев… что угодно! — доподлинно зная, что ничто из всего этого никогда не будет сделано. «Да уж, — вздохнул Борис Глебович, — похоже, приехали… в гробоположню. Хотя, с другой стороны…» Он оглядел окружающее благолепие: утопающие в зелени красивые дома, особенно этот, с колоннами, уютные флигельки, беседки, ухоженные дорожки… А сам парк! Эти мощные стволы, густые кроны, сирень под окнами! Запах лип, чистый прозрачный воздух! Если все это действительно им — действительно, тогда все не напрасно, тогда в жизни, в отличие от его оскудевшего верой сердца, есть правда. Значит, стоит жить!
— …Итак, скажем спасибо всем, кто устроил вам эту красивую жизнь. Надеюсь, ни у кого из вас не возникнет даже мысли отплатить им неблагодарностью. Надеюсь на это!
Закончив речь, Коприев утерся рукавом пиджака и выставил свое обильное тело на обозрение фото- и видеообъективам. Нечай Нежданович захлопал в ладоши, призывая к тому же пенсионеров. На этих непродолжительных аплодисментах официальная
Последние несколько минут работники пансионата при помощи охранников выносили на улицу столы, покрывали их белыми скатертями, расставляли бутылки со спиртными напитками, бокалы, тарелки с закуской. Красная рыбка, селедочка, маслины, крохотные огурчики корнишоны… При виде украшенных завитушками петрушки нарезки из копченой колбасы, буженины и грудинки мысли Бориса Глебовича напряглись и округлились, как капельки жира на поверхности воды. Он болезненно сглотнул и, стыдясь себя, отвел взгляд от горки тонюсеньких лепестков нежного окорока. «Чтоб тебя… — подумал он, — словно с голодного острова!» Но как же все это манило и соблазняло!
— Прошу к столу! — пригласил всех Нечай Нежданович и тут же с барской непринужденностью поднял бокал, куда уже налито было шампанское.
— Мне коньяку! — приказал Коприев и, ухватив выкрашенный янтарем конька стакан, пожелал всем всего. После чего ловко метнул прозрачную янтарную струю в рот и закусил маслинкой.
Представители прессы старались не отстать от начальства. Борис Глебович к рюмке едва прикоснулся и, сдерживая себя, нарочито медленно закусывал. Он смотрел, как быстро пустеют тарелки с деликатесами, и поймал себя на мысли, что это его необычайно раздражает. «Так, глядишь, и попробовать всего не успеешь... Что они сюда — жрать приехали? В самом деле…» Тут он опять почувствовал стыд. «А сам-то? — укорил он себя и отодвинул тарелку. — Все, баста, хватит…»
Вскоре Коприев объявил о своем отъезде.
— Ждем вас здесь в любое время, — раскланялся Нечай Нежданович, — здесь вам, как говорится, всегда готов и стол, и дом.
— А дам? — скаламбурил раскрасневшийся Коприев и расхохотался: — Шутка!
— Отчего же? Наш дом не без дам! — нашелся Нечай Нежданович. — Так что просим!
— Поглядим, — уже на ходу махнул рукой Коприев, — но лучше вези ко мне и в денежном эквиваленте. Хотя это само собой разумеется.
Нечай Нежданович конфузливо огляделся вокруг. «Ну и наглец! — подумал Борис Глебович. — Кажется, все-таки мы проданы с потрохами, от таких людей добра не жди».
Как только начальственный автомобильный кортеж скрылся из глаз, пенсионеров тут же оттеснили от трапезы. Остатки банкетных прелестей сложили в коробки, столы освободили и все это унесли в дом.
— Простите, уважаемый Нечай Нежданович, мы на каком этаже разместимся? — спросила Аделаида Тихомировна. — Я бы хотела на втором. Это возможно?
— Все вопросы к администратору, — рассеянно ответил Проклов, — мне срочно надо ехать к вашим коллегам в Половинкино. Они ведь, чай, тоже люди? Э-э, Порфирьев, подойдите-ка ко мне, — он поманил высоченного краснолицего мужчину и представил его: — Рекомендую — администратор пансионата… э-э… Порфирьев, прошу любить и жаловать, — похоже, имя-отчество своего подчиненного гендиректор забыл или просто не знал, — прошу его уважать и слушаться. Впрочем, надеюсь, это решится в рабочем, так сказать, порядке. Итак, все вопросы к нему, — Проклов поспешно ретировался к своему черному лимузину и тут же отбыл.
Борис Глебович давно уже обратил внимание на этого могучего ростом и сложением мужика лет сорока — сорока пяти. Во время банкета он в общение ни с кем не вступал, молча пил водку стаканами, почти не закусывая, однако признаков опьянения не выказывал, лишь все более и более краснел лицом. Порфирьев обвел притихших пенсионеров тяжелым взглядом. «Вот оно и начинается», — подумал Борис Глебович и не ошибся…
— Слушай сюда! — рявкнул администратор. — Дурацких вопросов не задавать, следовать за мной, размещаться молча, где укажу. Далее все по распорядку!
— Это как? — растерянно промямлила Аделаида Тихомировна.
— Разговорчики! — рыкнул Порфирьев и скомандовал: — За мной шагом а-арш!
— В чем, собственно, дело? Почему он так с нами разговаривает? — истерично выпалил Капитон Модестович. — Или это шутка?
— Ну да, шутка юмора, — усмехнулся Мокий Аксенович, — в гробу мы видали таких шутников.
— Жаловаться надо, чтоб впредь неповадно было, — строгим учительским голоском сказала Васса Парамоновна, хроменькая кособокая старушка, расплющенная сорокалетним педагогическим стажем, — мы таких шутников из школы быстро выпроваживали.
Порфирьев ничего этого не слышал («И слава Богу!» — подумал Борис Глебович) — он уже отшагал метров тридцать вперед, причем в противоположную от красивого двухэтажного дома сторону. Остановившись, он обернулся и рявкнул:
— Вы что, оглохли, дедки? За мной! Или на улице будем ночевать?
С ропотом и ворчанием пенсионеры двинулись вслед за администратором, прошли через хозяйственный двор, мимо поленниц с дровами и штабелей досок, и остановились около длинного дощатого сарая, переоборудованного в жилой барак. Причем совсем недавно: под свежеокрашенными окнами не убраны еще были стружка и опилки.