Ангел для кактуса
Шрифт:
— Я слышал это уже как минимум трижды. Или ты пытаешься убедить в этом себя?
— Я пытаюсь понять, что мы станем делать с этим растением.
Ее смех подогревает во мне решимость, и я уже ни капли не сомневаюсь:
— Мы подарим его Тамаре.
Глава 9. Лина
Мне все еще весело. Не хватало, чтобы от смеха я начала икать.
Я пристегиваюсь и ставлю на колени густо-махровую сенполию. Ее бутоны — нежно-голубого, почти прозрачного цвета, и такие многослойные, как… облака. Не зря этот сорт называется «Голубой туман». Фиалка, и вправду, нереально красивая!
— Приклей на нее ценник… что-то вроде «тысяча долларов». Это сработает.
— Не слишком? — Придерживая кашпо двумя руками, я слегка привстаю и заглядываю на заднее сидение, где чудесно расположились ящики с остальными сенполиями, не менее симпатичными. — Ее красная цена — пятьсот рублей. Она почти не отличается от той, которую он собственноручно запоганил.
— Ключевое слово «почти».
Алексей смотрит на меня и улыбается. Но сейчас его улыбка не вызывает во мне бурю негодования. И хотя она совершенно иная, отличная от той, божественной, при которой он покусывает нижнюю губу, это не меняет дело.
Я отвечаю взаимностью и усаживаюсь на место, как положено.
Он надевает очки. Наверно, какие-то очень крутые и дорогие, потому что в мгновение ока превращается в одного из тех красавчиков с глянцевых обложек. Я смущаюсь, и мне приходится прикрываться смехом:
— Думаешь, он до такой степени идиот?
Но мой вопрос не предполагает ответа. Я и сама прекрасно понимаю, что тот сумасшедший с рыжими усишками — в самом деле, сумасшедший. К тому же план Алексея мне до жути нравится.
Мы трогаемся.
— Он уже клюнул и ждет эксклюзив. Зачем его разочаровывать? От тебя лишь требуется придумать необычное название, впечатлить ценой и рассказать о том, как легко загубить этот «капризный» цветок. Уверен, после твоего ликбеза он станет сдувать с него пылинки, а если что-то пойдет не так, вряд ли решится снова сунуться к вам с претензиями.
А еще мне нравится его спокойная уверенность.
Я хихикаю:
— Но сначала мы шокируем его пальмой.
Алексей улыбается, глядя строго вперед. Он сосредоточен на дороге, но рука на руле лежит расслаблено. Я замечаю на его кисти синеватые бугорки вен и покрасневшие мозоли на пальцах. Интересно, они от длительного нахождения за рулем? Или…
— Не забудь запечатлеть лицо «счастливчика» и поделиться снимком в Инстаграм.
— А? — Я не сразу понимаю, о чем он.
Я ловлю себя на мысли, что мне было бы интересно узнать о его жизни, увлечениях, что он слушает, что читает, какой кофе предпочитает: «американо» или «ванильный капучино». Но через секунду до меня доходит…
Вот гадость! Я вспоминаю про оставленные в профиле комментарии, и мое настроение разом обрушивается. Одна часть проблемы, возможно, будет решена, но как быть с ее второй половиной?
Из меня вырывается непроизвольный протяжный стон. Я вытягиваю ноги и откидываюсь на подголовник.
— Не делай так, — смеется Алексей. — Я пугаюсь.
Он отрывает взгляд от дороги и смотрит на меня так долго, что я начинаю переживать за других участников движения. К тому же, не совсем ясно, куда именно он смотрит: в глаза? на мой нос? уши? плечи? Дурацкие очки! Но они ему безумно идут.
— Простите-извините, — натянуто улыбаюсь я. И злюсь, злюсь по-настоящему. Конечно, не на него, но… — Ты можешь снять свои дебильные очки?
— Дебильные очки? — он снова смеется, мельком поглядывая на дорогу. — Продолжай!
— Ты хочешь, чтобы я продолжила?
— Да.
— Ну, так знай: подобные аксессуары носят только эгоцентричные супчики!
Небрежным движением он снимает очки и протягивает их мне:
— Примерь, тебе такие тоже должны подойти.
— Что-о? Я не эгоцентрик!
Он продолжает смотреть на меня, смотреть прямо в глаза. И улыбаться. Его ничто не смущает.
— Следи за дорогой! — Я бью его кулаком по ляжке, и моя злость бесследно растворяется. Я беру очки, надеваю их и наклоняюсь, чтобы посмотреть на себя в боковое зеркало, напрочь позабыв про фиалку на коленях. Она опрокидывается на бок: — Оуч! — но я успеваю подхватить ее свободной рукой.
— Что ты сказала? Оуч? — он мотает головой, покусывая нижнюю губу, и я упиваюсь его улыбкой. — Повтори еще раз!
— Ты будешь следить за дорогой?! Или мы, в конце концов, поцелуем этот несчастный «Форд»? — Я слегка высовываюсь в окно. — А впрочем, давай! Сделай его счастливым!
— По-твоему, счастье измеряется поцелуями?
Мне кажется, или он спрашивает на полном серьезе?
Я отшучиваюсь:
— В его случае — да.
— Зато у него безупречная репутация.
— По-твоему, счастье измеряется безупречной репутацией?
Он смеется:
— Конечно, нет. — И бросив короткий взгляд в зеркало заднего вида, перестраивается в крайнюю левую полосу.
На пару секунд дедулька из «Форда» оказывается рядом со мной на расстоянии вытянутой руки. Мне хочется помахать ему, и я незамедлительно это делаю. Сосредоточенное лицо старичка проясняется, он косится на меня и вроде даже распрямляется. Но ответного приветствия я, конечно, не дожидаюсь. Да мне оно и не нужно! А когда мы окончательно обгоняем его, я вновь откидываюсь на подголовник. Из другого ближайшего авто до меня долетают строчки любимой песни, и я беззвучно шевелю губами. Ветер сегодня такой приятный — теплый, но в тоже время освежающий, — врывается в салон, треплет мне волосы, играет отдельными прядками, но я не сопротивляюсь. Наоборот, поддаюсь ему и выставляю локоть в окно. Сейчас я ощущаю себя так легко, что мне хочется запеть в голос.
— И все-таки. Произнеси это еще раз.
Алексей улыбается. Боковым зрением я вижу его сияющее лицо.
— Что «это»?
— Ты знаешь, о чем я.
— Нет.
Он приподнимает бровь:
— Пожалуйста!
— Я не могу это повторить. Это непроизвольное междометие. Оно само выскальзывает из меня, когда происходит что-нибудь неудобное.
Алексей смеется и несколько раз подряд бросает на меня долгий испытующий взгляд. Я снимаю очки и возвращаю ему: хочу, чтобы он надел их и снова стал парнем с обложки. Парнем с обложки, глаза которого будут сниться мне этой ночью, дьявол его подери!