Ангел для кактуса
Шрифт:
Наши пальцы соприкасаются. Я словно обжигаюсь. Разряд тока проходит по коже и ныряет в самую глубину грудной клетки, отчего я раскрываю ладонь раньше, чем следовало бы. Очки брякают, ударяясь о пол, и теряются где-то под его ногами.
— Оуч!
— Да! — он хлопает ладонью по рулю, и я искренне не понимаю, почему еще пару часов назад раздражалась в ответ на его смех или улыбку. И то, и другое выходит так безупречно, так идеально, что…
Нет! Я запрещаю себе так думать!
— Чему ты радуешься? А если они разбились…
— Плевать!
Я неловко улыбаюсь:
— Мне они нравились.
На что он смеется:
— Дебильные очки, предназначенные для эгоцентричных супчиков?
— Ну да.
Я оттягиваю ремень безопасности и, придерживая кашпо с «драгоценной» сенполией, наклоняюсь немного вбок, собираясь подобрать их, но Алексей останавливает меня.
— Брось, это того стоило!
— Нет. — Я уже шарю рукой под сидениями.
Тогда он тоже слегка наклоняется и, несмотря на то, что продолжает следить за дорогой, с первого раза находит и поднимает очки. И сразу же предлагает мне:
— Возьми, тебе они больше идут. — А когда я тянусь, чтобы забрать их, мягко одергивает руку: — Может, повторим?
Я хочу его стукнуть. Но вместо этого прячу лицо в ладонях:
— Не-ет!
Хохотнув, он тормозит перед нерегулируемым пешеходным переходом и пропускает женщину с ребенком. Та кивает в знак благодарности, и тянет малышку за собой. Очки уже у меня, и я снова их надеваю. Мир сквозь затемненный пластик становится чуточку строже.
— Знаешь, я думаю, тебе просто стоит ответить на его комментарии, — прерывает наше молчание он. — Но не сейчас, а после того, как клиент получит свою компенсацию и будет доволен. Так ты спровоцируешь его на публичные извинения. Как тебе такой вариант?
Мы трогаемся. Я пытаюсь проанализировать услышанное и буквально сразу же понимаю, что Алексей прав. Можно написать этому горе-любовнику сегодня же вечером: «У вас еще остались к нам какие-то претензии?» или «Как чувствует себя наша красавица на новом месте?»
— Звучит неплохо, — соглашаюсь я.
На что он быстро отзывается:
— И это тоже звучит неплохо.
— О чем ты?
— Кажется, кто-то спрятал свои колючки и впервые согласился со мной. И этот кто-то…
О, нет!
Или… да.
По-моему, это звучит, и в правду, не так уж плохо. Но мне трудно признаться даже самой себе, что с самого начала я была несправедлива по отношению к нему.
Я жму плечами:
— Иногда ты генерируешь умные мысли и говоришь по делу.
— Иногда? — он коротко усмехается.
Его рука все так же свободно лежит на руле, но мне кажется, что в ней заключена вся его сила.
— Да, это случается крайне редко. Какие-то единичные случаи…
— Ты ведешь подсчет?
— Не-ет, — я тоже смеюсь и отворачиваюсь. Даже в очках я не могу смотреть ему в глаза.
Мимо меня проплывают стройные тополя, столбы с рекламными щитами, мелкие магазинчики, редкие велосипедисты. Жутко печет солнце, и я убираю локоть.
— Твое полное имя Алина? — вдруг спрашивает он.
Я невольно хихикаю: Алексей первый, кто так подумал.
— Нет, Ангелина. — И смотрю на него с интересом. Жду комментария.
Но он молчит. Молчит и даже не улыбнется. Он испытывает меня?
Я силюсь, но не выдерживаю:
— Чем тебе не нравится мое имя? — отстреливаюсь его же фразой.
Он приподнимает бровь:
— Почему ты решила, что мне не нравится твое имя?
На секунду он позволяет себе оторваться от дороги — а этот участок, действительно, требует максимум сосредоточенности! — и одаривает меня коротким, но глубоким, многоговорящим взглядом. Я читаю в нем все. Кажется, даже больше, чем нужно. Поэтому приказываю себе остановиться и не выдумывать то, чего нет и быть не может, но зачем-то продолжаю изучать его лицо. Изучать каждый миллиметр. Ведь где-то, может быть, в непоколебимой мимике, должен, ну просто обязан скрываться хотя бы один весомый подвох. Но его взгляд даже теперь, когда он смотрит прямо перед собой, излучает теплоту, и я впитываю ее, как губка. Смешно! И почему я решила, что Алексей — один из тех заносчивых супчиков, которые упиваются своим статусом?
Вот пропасть! Меня кидает из крайности в крайность. Я должна быть последовательной. Должна, должна, должна… Но все еще смотрю на него и зачем-то пытаюсь приподнять бровь. Брови… То одну, то другую… На его манеру. Предпринимаю попытку за попыткой, зная, что могу скрыть свой глуповатый вид под очками, но в какой-то момент, представив себя со стороны, все-таки срываюсь на хохот.
Алексей наконец-то одаривает меня своей потрясающей улыбкой:
— Вижу, тебе показалось?
Я киваю:
— Мне показалось. — И заметив любимую кофейню в паре шагов от остановки, привстаю, но, вовремя вспомнив о фиалке на коленях, плюхаюсь обратно на сидение, после чего торопливо машу свободной рукой и в порыве легкого, невесомого счастья, хватаюсь за его локоть: — Тормози!
— Тормозить?
— Да! — Но тут же спохватываюсь: — Если мы, конечно, не нарушаем никакие правила.
Он мягко усмехается:
— С тобой не соскучишься. Ты снова где-то что-то забыла? — и, не дожидаясь моего ответа, заставляет Черную Убийцу обратиться в податливую Черную Кошечку. Машина плавно тормозит у обочины.
Я довольна. Но не могу обойтись без сарказма:
— Хочешь, сказать, что я Маша-растеряша?
Он отстегивает ремень безопасности, разворачивается ко мне всем корпусом, согнув правую ногу и закинув ее на левую, и отвечает на мой вопрос одним лишь взглядом, от которого я по-настоящему теряюсь. Мое сердце подпрыгивает вверх, превращаясь в вагончик, несущийся по мертвой петле американских горок, внутри которого, вцепившись копытами друг в друга, ошалело визжат розовые пони.
И я направляю все свои внутренние силы на то, чтобы унять его.