Ангел для кактуса
Шрифт:
К магазину подъезжает "Ивеко-Дейли" с логотипом оранжереи и яркой надписью, один в один, как вышивка на фартуке администратора. Пальму заносят внутрь помещения и предлагают Ларисе расписаться. Не знаю, успела ли Лина рассказать ей и об этом, но Лариса стоически держится и пока не возмущается. Но по выражению ее лица видно, что это просто «пока»…
— Она отлично впишется в тот угол, — будто бы равнодушно сообщает Лина, но, спрятавшись за спиной матери, испепеляющее смотрит на меня и стучит кулаком себе по лбу, как бы намекая на то, что я идиот.
Я воспринимаю ее жест, как знак: настала моя очередь объясняться. Поэтому подхожу ближе к Ларисе и выкладываю все, как есть. Мне самому до конца не верится, что эффект неожиданности сработает нам на руку и тот импульсивный дядька немного смягчится. Но я улыбаюсь, и Лариса улыбается мне в ответ. На самом же деле пальма — подарок цветочной лавочке… точнее, персональный подарок Лине. Но если я скажу об этом Ларисе напрямую, боюсь, она останется не в восторге. Она и так еле согласились принимать от меня вполне себе справедливую помощь.
Мы переглядываемся и единогласно решаем, что пора позвонить клиенту — чем раньше разделаемся с ним, тем меньше резонанс. А пока Лариса набирает его номер, я киваю Лине, взглядом вызывая ее на диалог, и возвращаюсь к вопросу, который остался без ответа:
— Ну, так как, насчет лета?
Глава 11. Лина
Мое лето не предполагает массу впечатлений и развлечений: сначала сессия, потом работа-работа-работа. Даже субботние посиделки с Никой в июле-августе перестанут быть регулярными, если не сойдут на «нет» окончательно. У нее на повестке дня море, поездка в Москву на несколько недель и еще много всего не менее впечатляющего. А мои планы уместились бы в четыре строки: спать, есть, ухаживать за растениями и угождать покупателям. Честно говоря, я жутко устала от людей, устала от их недовольства, вечных проблем, от которых они хотят избавиться, переложив на плечи других, от бесконечной суеты и нескончаемого потока негатива. Залечь в гамак между деревьев какого-нибудь дикого, заброшенного сада и с книгой в руках насладиться тишиной — это неосуществимая мечта, примерно такая же, как и посмотреть на город с воздуха. Я бы очень хотела подняться в небо на вертолете и с высоты птичьего полета ощутить его величие и красоту, увидеть границы и очертания, смело выйти за их пределы и оказаться в совершенно ином измерении, где вместо каменных гигантов реки, леса, поля, холмы, разнотравье — иные величие и красота.
Я смотрю на Алексея и не понимаю, зачем он это спрашивает: он снова желает подловить меня на чем-то неоднозначном? Но вместо того, чтобы прочитать его тайные мысли, я подмечаю мелкие детали его внешности: идеально ровные зубы, мягкую линию верхней губы, узкие крылья носа, длинные темные ресницы, еле заметную впадинку на лбу, похожую на шрам. Я любуюсь им. Любуюсь, дьявол его подери! И он это понимает. Его взгляд снисходительный, глаза слегка прищурены, и он все еще ждет ответ.
Я хватаюсь за лейку:
— Если ты собираешься донимать меня все лето, то я управлюсь за один день.
Надеюсь, мои слова не звучат двусмысленно?
Двигаю к себе кашпо с калатеей, которое стоит у него под носом на стойке, и обильно поливаю растение.
Алексей смеется:
— Мне следовало бы сказать, что я собираюсь донимать тебя все лето. И все ради девятисот девяноста персональных комплиментов! — Он выгибает бровь и постукивает пальцем по папке с документами, которая лежит ближе к его руке. — Но я не могу тебе врать.
Последнюю фразу он произносит так легко и откровенно, что мне становится стыдно за свою резкость. Алексей просто шутил, без всякого тайного смысла. Это я искала в словах подвох.
Я избегаю встречи с его глазами и ощущаю, что они играют со мной в догонялки. Он, действительно, не врет, поэтому смотрит открыто и ждет от меня взаимности.
— Сказал, что будет через семь минут, — мама откладывает телефон и улыбается нам обоим. — Позволите мне уйти на обед? Не хочу в этом участвовать.
— Да, конечно, — любезничает Алексей. — Приятного аппетита! — А потом кивает на дверь, обращаясь ко мне: — Может, я тоже пойду? Как считаешь, я выполнил свою миссию?
— Что-о? Нет! — Меня охватывает беспричинная паника.
Я не хочу оставаться один на один с этим сумасшедшим. Я должна буду что-то говорить, объяснять, улыбаться, а может быть, обтекая грязью, выслушивать упреки и оскорбления. И никакой поддержки рядом! Я даже кидаюсь вперед, наверно, чтобы не допустить побега Алексея. Но он и не собирается уходить. Он снова смеется:
— Приятно осознавать, что я тебе нужен.
— Нужен? Ха! — Я хочу вести себя более естественно, но вместо этого делаю какие-то дурацкие движения: машу руками, резко поворачиваюсь то в одну, то в другую сторону, перекладываю с места на место попавшиеся на глаза предметы. — Ты слишком высокого мнения о себе! С чего ты взял, что…
— Тогда я пошел?
— Нет!
Он снова смеется. Но смотрит уже не на меня, а на свое запястье.
О, нет! Я успела ухватиться за него.
— Ты, действительно, так волнуешься?
Видимо, не просто ухватиться, а ухватиться очень крепко.
Я разжимаю пальцы и выдыхаю, признавая его победу:
— Да, — и отвожу взгляд.
— Тогда я, конечно же, останусь.
Алексей проходит за стойку и становится на мамино место, со всех сторон рассматривает «эксклюзивную» сенполию и, аккуратно разглаживая, наклеивает на нее стикер, который я пару минут назад распечатала. Он делает вид, что увлечен этим процессом, быть может, чтобы больше меня не смущать. Или ему действительно доставляет удовольствие новое неизведанное занятие, ведь наверняка он ничем подобным раньше не занимался.
Я отхожу к ящикам с фиалками и принимаюсь расставлять их на свободной полке стеллажа, но краем глаза посматриваю на него. Мне до безумия любопытно, что он будет делать дальше, возомнив себя продавцом цветочной лавочки. Хотя «возомнив» в данном контексте звучит как-то странно.
Дверные колокольчики возвещают о посетителе, но мне даже поворачиваться не обязательно — я слышу этот противный голос, который врезался в мой мозг, и еще долго будет там дребезжать, и понимаю, кто к нам пожаловал.