Ангел Варенька
Шрифт:
— Заодно расскажете нам, о чем вы беседовали с Евгенией Викторовной, — с выражением наивного интереса на лице Альбина приготовилась слушать рассказ Жени. — Мы тоже хотим дружить с начальством.
— Аркаша, прошу тебя, нам пора домой, — сказала Женя, оставляя без внимания просьбу Альбины.
— Почему вдруг?! — с недоумением спросил он.
— Отец очень сердился, что ты опоздал. Он просил тебя дождаться и привести, а сам срочно поехал за билетом.
— Я в конвоирах не нуждаюсь. Кроме того, у нас совсем другие планы. Мы с Альбиной Васильевной
— Действительно, не уводите так поспешно вашего брата, — Альбина показывала, что приглашение принято.
— Что ж, я ему не нянька, — Женя торопливыми рывками сдернула пальто, но, преодолев в себе обиду, снова умоляюще посмотрела на брата. — Аркаша, пожалуйста… Может быть, пойдем вместе?
— «Вместе… вместе…» Трудно с тобой, сестренка. Вечно ты людям жить не даешь, — сказал Аркаша, помогая ей поскорее надеть пальто.
VII
Лев Александрович заторопился в Ленинград потому, что совместная поездка с Еленой Юрьевной была бы для него пыткой. После посещения музея он долго не мог простить себе постыдного промаха с именем-отчеством великого композитора, рассмешившего музейных сотрудников, и избавиться от чувства, что в музыке он полный профан. Лев Александрович принадлежал к числу людей, переживавших свои мелкие промахи подчас сильнее, чем крупные ошибки, и это не позволяло ехать в одном вагоне со свидетелем собственного позора. Он решил позвонить Елене Юрьевне и извиниться за то, что пришлось взять билет на следующее утро. Но когда он заговорил об этом, оказалось, что и она едет завтра — в одном поезде с ним.
Льву Александровичу оставалось лишь заверить Елену Юрьевну, что он очень рад и с нетерпением ждет завтрашней встречи. Отступать было некуда, и утром он первым примчался на вокзал. Вокруг сновали носильщики, валила толпа с чемоданами, и Лев Александрович всматривался в лица, всякий раз облегченно вздыхая: «Не она… не она». Елена Юрьевна не опоздала ни на минуту. От растерянности он энергично взялся ее опекать, донес до вагона и забросил на полку ее чемодан, уступил ей место по ходу поезда (иначе у нее кружилась голова), но, когда они наконец уселись, совершенно растерялся, не зная, о чем говорить.
— Вы, наверное, в командировку? — спросил он, невольно прикидывая в уме, на сколько можно растянуть обсуждение этой темы.
Елена Юрьевна ответила чересчур поспешно и коротко:
— Да.
— По музейным делам? — не унимался Лев Александрович.
Она удивленно взглянула на него, словно пытаясь понять, почему он об этом спрашивает, а затем проговорила с таким видом, как будто лишь заполняла паузу в разговоре:
— Собираюсь поработать в библиотеке Эрмитажа. В нашем музее еще не описаны вещи, которые Константин Андреевич приобрел в Италии. Он ездил туда с
Приготовившись к роли почтительного слушателя, Лев Александрович не сразу сумел ей ответить.
— Я часто бываю в Ленинграде, почти каждый год. Я там кончил морское училище, воевал… — Он изредка смотрел на нее, стараясь не пропустить выражения, которое свидетельствовало бы о ее одобрении или неодобрении его слов. — Теперь вот перед отставкой решил наведаться.
— Вы с такой грустью говорите об отставке! Неужели вам нравится, когда вами командуют! «Направо, налево, вперед, шагом марш!»
В ее словах невольно проскользнула насмешка, и Елена Юрьевна вызывающе улыбнулась, как бы подчеркивая, что и не собиралась ее скрывать.
— Никто мне таких приказаний не отдавал. В армии не только маршируют. Моя работа заключалась в другом, — Лев Александрович испытывал легкое неудобство оттого, что ему приходилось опровергать не столько факты, сколько ту уверенность, с которой о них говорилось. — Я занимался изучением инфраструктуры Персидского залива.
— Это, кажется, в Африке?
Заранее готовый к собственным промахам, он не ожидал такой оплошности с ее стороны.
— Вы хотели сказать, в Азии? — робко уточнил он.
— Да, да, конечно, — она заговорила быстрее, словно спешила загладить оплошность. — И что там, в этом, заливе?
— Из-за нефтяного бума там все очень быстро меняется, — сказал он, стараясь отвечать на ее вопрос и не отвечать на спрятанную в нем иронию. — Предприниматели с лихорадочной быстротой строят танкеры и порты, которых вы не найдете даже в самых новейших справочниках.
Заметив, что она резко отвернулась к окну, Лев Александрович смущенно замолчал и накрыл колени ладонями.
— Скажите, вам себя не жалко? — спросила вдруг Елена Юрьевна, и ее голос дрогнул. — Мы едем в такой город, а вы: «Танкеры!..» «Сердито лепятся капризные медузы, как плуги брошены, ржавеют якоря; и вот разорваны трех измерений узы, и открываются всемирные моря». Как это верно! Ленинград — это город искусства! Всемирный город! Всеевропейский! Вы хотя бы в Эрмитаже бывали?
— Представьте себе, да.
— И, останавливаясь у полотен маринистов, разглядывали всякие там шпангоуты.
— Их нельзя разглядеть, они спрятаны под обшивкой.
— Какая жалость! Воображаю, как вы скучали!
На этот раз Лев Александрович обиделся.
— Ну, знаете ли!.. В таком случае… — он угрожающе приподнялся в намерении пересесть на другое место. — Зачем вы предложили мне ехать с вами?
— Разве вы не поняли! Только из вежливости. А вы решили, что произвели на меня неотразимое впечатление, дорогой полковник Скалозуб?