Ангелофилия
Шрифт:
Для меня теперь не лучше три минуты трусом. Хотя, кто знает? Боль и не таких ломала! Вот не хватит духа, испугаешься острых лезвий, и будешь сидеть и прятаться, чтоб не нашли, когда поблизости твоих кромсают. Боль и страх! Триллер! Рваная плоть! Не для слабых! И еще один вечер прошел. Сплю плохо, словно на ночь пирожков наелся и они гниют внутри.
Сейчас не боюсь операции, а что будет через полгода или год – не знаю. Может, и дрожать буду, и мерзко потеть. Но надеюсь, что все также буду готов ради Ленки.
Еще вдохновлен. Страх до сих пор не появился. Ленке доверяю, хотя вижу
Заранее можно представить и прочувствовать на мелочах. Вот месяц назад Ленка впервые в жизни обозвала алкашом. Это ерунда, но не приятно. Частично согреваюсь мыслью, что мой поступок из той же серии, что и Иисуса, и идет от него. Опирается на потребность человека жертвовать, хотя бы ради близкого. У животных, такое, у матерей. А у нас уже и у отцов, пробивается. Потребность!? Сказал же! Идеалист. И в такие моменты, вспоминая Его, забываешься и плохого не слышишь и не видишь, хотя и слышишь и видишь аж до слепоты, но делаешь вид и терпишь, как Он, когда то.
Гамлет все больше понимал первых христиан. Их терзали, но они шли ради человечества. Верно, им хуже смерти надоело окружающее имперское свинство! Разврат и похотливая пустота Рима. Обрыдло! Львы рвали, а они терпели! Львы кромсали, а они молились.
Боль ничто! Боль все! Иду ради ребенка и это красиво. Это благородно! Пурпурная армия вперед! Хотя не знаю, что это за армия. Может добра и света! А может окончательного и безповоротного мрака!? Да не все ли равно, рано или поздно!
Берусь спорить с эволюцией. Светила должен исправить ошибку природы! Да хватит уже ! Ничего он никому не должен.
А Гамлет, чтоб не сглазить, боялся показать, что не страшно. Думал, о разном и, в том числе, о Спартанском подходе, упрощающем все. Оглядывался по сторонам, догадываясь, что незаметно для себя медленно дрейфует в неизвестность.
7
Хроники
В доме мама почти со всеми дружила и со многими все больше на почве выпивки. Люди позажиточней, считали ее недалекой простушкой, но то, что она путала падежи, не мешало им использовать ее в своих целях: что-то подать, помочь, услужить, принести, перенести. Долго такие отношения не продолжались, потому что по наущению дяди Саши мама, хорошенько выпив, устраивала хитрецам разнос.
На лавке во дворе она предавалась второй после пьянства страсти – посплетничать. Причем сплетничала чаще и больше про своих, чем про чужих. Как можно крепче прикладывая, пока та была жива, свекруху, которую не без основания подозревала в непростой связи с сыном, т.е. дядей Сашей.
Потом переключалась на пожилую соседку. Среди старушек она выглядела невестой на выданье, но именно за это никто ее по-настоящему не уважал. Хотя все признавали ее доброту и простоту. Но, эта доброта для нас была как раз та, что хуже воровства. И обидно, за это было, нам, а не ей.
Единственной, кто ее привечала, была строгая тетя Наташа,
Мама жила сама по себе, а мы сами по себе, хотя она, вроде бы, как рядом, а на самом деле в другой галактике. Позже всегда задавался вопросом: что она такого совершила, что ее так наказывал Бог? И не находил, что ответить, предполагая, что, скорее всего, она расплачивается за кого-то, а может, и вообще не расплачивается, потому что никогда не видел ее недовольство жизнью. А теперь понимаю, что, скорее, Бог наказал нас с братом, а не ее.
Он хотел подружиться с девушкой творческого направления, чтобы в ней блеснуло что-то узнаваемое, но в тоже время непредсказуемое. «Узнаваемое с кем-то или с чем-то? С колокольчиком? С объятьем мамы?» – задавался и терялся с ответом. Предполагал витиевато, что хотел бы встретится с внутренним представлением о ней, выгравированном невидимым лазером на невидимой поверхности, что-то типа голограммы, или компьютерной графики. А про себя представлял такую озабоченную, спортивную, с хорошей фигурой пофигистку, и чистюлю.
Рисовал обнаженных женщин, подрисовывал к ним мужчин, получалось порно, но не узнавал их потом. Стирал ластиком, рвал на мелкие кусочки чтоб не нашли и снова рисовал, находили не разговаривали, ругали, но не сильно. Видимо плохо рисовал. И в начале апреля такой случай подвернулся в кафе. Они как то удивительно просто разговорились, и ему стало интересно, он что то представил, но в один из моментов увидел у нее черноту под ногтями, и желание дружить ослабло. И, хотя она все еще нравилась ему, он все время вспоминал ее ногти, будь они не ладны.
Дяде Пете отрезали ноги. Это произошло неожиданно, когда Гамлет служил в армии. Дядя Петя – фронтовик, инвалид войны и просто хороший человек. На семидесятом году жизни схоронил свою тихую, скромную хозяйку тетю Нюру и женился на полной ее противоположности тете Маше.
После двух лет совместной жизни, убедившись, что она еще ого-го сильна, как женщина, он, наконец, прописал ее и тем запустил в ней механизм пренебрежения к себе.
К тому же у тети Маши имелась куча внуков от непутевых детей. Теперь ей стало совсем необязательно беречь его, запрещать курить, уговаривать помыться и не выпивать сверх меры. Она ему еще и подливала и все чаще приглашала на ночлег то внука, то внучек, живущих в интернате.
Пока бабушка была жива, она хоть как-то по-соседски сдерживала аппетит дяди Пети к выпивке. Причитая, бабушка вспоминала покойницу Нюру, рыбалку, боевые заслуги. А дядя Петя только нетрезво приговаривал: «У меня все будет! Мне все дадут!» В те времена он еще, бывало, кричал, что он за Родину кровь проливал, и это имело действие даже на самых отъявленных бюрократов.
Дядя Петя умел постучать кулаком в кабинетах. Можно сказать, он даже любил и всегда с настроением, требовал свое заслуженное, но обычно больше дополнительного праздничного, продуктового набора ему не давали, так как на более высокие кабинеты стучание кулаком не действовало.