Анна Каренина. Черновые редакции и варианты
Шрифт:
— Да онъ все таки отличный человкъ, и сердце.
— Что, онъ все такой же грязный?
— Я не знаю. Онъ не грязный, онъ только деревенскій житель, — отвчалъ сынъ, тоже улыбаясь тому постоянному тону пренебреженья, съ которымъ его мать относилась всегда къ его [134] изъ всхъ людей боле любимому человку, Константину Нерадову.
— Такъ приходи же черезъ часикъ, поговоримъ.
Гагинъ прошелъ на свою половину.
Неужели спитъ Константинъ Николаевичъ? — спросилъ онъ лакея.
134
Зач.: искреннему другу
— Нтъ, не спитъ, — прокричалъ
И стройный широкій атлетъ съ лохматой русой [135] головой и [136] рдкой черноватой бородой и блестящими голубыми глазами, смотрвшими изъ широкаго толстоносаго лица, выскочилъ изъ за перегородки и началъ плясать, прыгать черезъ стулья и кресла и, опираясь на плечи Гагина, подпрыгивать такъ, что казалось — вотъ вотъ онъ вспрыгнетъ ногами на его эполеты.
— Убирайся! Перестань, Костя! Что съ тобой? —говорилъ Гагинъ, и чуть замтная улыбка, но за то тмъ боле цн[ная?] и красившая его строгое лицо, виднлась подъ усами. [137]
135
Зач.: бородой
136
Зач.: рыжеватой
137
Рядом поперек полей написано: Ордынцевъ незнакомъ, въ поддевк, дикарь. «Такъ зови на сватьбу. Она мила».
— Чему я радъ? Вотъ чему. Первое, что у меня тутъ, — онъ показалъ, какъ маленькую тыкву, огромную, развитую гимнастикой мышцу верхняго плеча, — разъ. Второе, что у меня тутъ, — онъ ударилъ себя по лбу, — третье, что у меня. — Онъ побжалъ за перегородку и вынесъ тетрадку исписанной бумаги. — Это я вчера началъ и теперь все пойдетъ, пойдетъ, пойдетъ. Вотъ видишь, — онъ сдвинулъ два кресла, разъ, два, три, съ мста съ гимнастическимъ пріемомъ съ сжатыми кулаками взялъ размахъ и перелетлъ черезъ оба кресла. Гагинъ засмялся и, доставъ папиросу, слъ на диванъ.
— Ну, однако однусь и все теб разскажу.
Гагинъ слъ задумавшись, что съ нимъ часто бывало, но теперь что-то очень, видно, занимало его мысль; онъ какъ остановилъ глаза на угл ковра, висвшаго со стола, такъ и не двигалъ ихъ. А ротъ его улыбался, и онъ покачивалъ головой.
— Знаешь, я тамъ встртилъ сестру Алабина, она замчательно мила, да, — но «замчательно» говорилъ онъ съ такимъ убжденіемъ эгоизма, что нельзя было не врить.
— Гагинъ, — послышался посл долгаго и громкаго плесканья голосъ изъ за занавса. — Какой я однако эгоистъ. Я и не спрошу. Пріхала Княгиня? Все хорошо?
— Пріхала, все благополучно.
— За что она меня не любитъ?
— За то, что ты не такой, какъ вс люди. Ей надо для тебя отводить особый ящикъ въ голов; а у нея вс давно заняты.
Нерадовъ высунулся изъ за занавса только затмъ, чтобы видть, съ какимъ выраженіемъ Гагинъ сказалъ это, и, оставшись доволенъ этимъ выраженьемъ, онъ опять ушелъ за занавсъ и скоро вышелъ одтый въ очень новый сертукъ и панталоны, въ которыхъ ему несовсмъ ловко было, такъ какъ онъ, всегда живя въ деревн, носилъ тамъ русскую рубашку и поддевку.
— Ну вотъ видишь ли, — сказалъ онъ, садясь противъ него. — Да чаю, — сказалъ онъ на вопросъ человка, что прикажутъ, — вотъ видишь ли, я вчера просидлъ весь вечеръ дома, и нашла тоска, изъ тоски сдлалась тревога, изъ тревоги цлый рядъ мыслей о себ. Дятельности прямой земской, такой, какой я хотлъ посвятить себя, въ Россіи еще не можетъ быть, а дятельность одна — разрабатывать Русскую мысль.
— Какже, а ты говорилъ, что только одна и возможна дятельность.
— Да мало ли что, но вотъ видишь, нужно самому учиться, docendo discimus, [138] и для этаго надо жить въ спокойной сред, чтобы не дло самое, а сперва пріемъ для дла, да я не могу разсказать: ну, дло въ томъ, что я нынче ду въ деревню и вернусь только съ готовой книгой. А знаешь, Каренина необыкновенно мила. Ты ее знаешь?
138
[уча учимся,]
— Ну, а выставка? — спросилъ Гагинъ о телятахъ своей выкормки, которыхъ привелъ на выставку Нерадовъ и которыми былъ страстно занятъ.
— Это все вздоръ, телята мои хороши; но это не мое дло.
— Вотъ какъ! Одно только нехорошо — это что мы не увидимся нынче: мн надо обдать съ матушкой. А вотъ что, завтра позжай. Мы пообдаемъ вмст, и съ Богомъ.
— Нтъ, не могу, — задумчиво сказалъ Нерадовъ. Онъ, видно, думалъ о другомъ. [139]
— Да вдь нынче, — и Нерадовъ покраснлъ, вдругъ началъ говорить съ видимымъ желаніемъ, говорить какъ о самой простой вещи, — да вдь нынче мы общались Щербацкимъ пріхать на катокъ.
139
Зачеркнуто: — Да, сходить нынче <на коньки> въ Зоологическій садъ, потомъ къ Цимерману.
— А у Щербацкихъ будешь? — спросилъ Гагинъ.
— Нтъ, у нихъ ужъ завтра.
— Такъ стало быть, будемъ обдать. Ну хорошо. Однако пора идти къ матушк.
— Ты подешь?
Гагинъ задумался. Онъ не замтилъ ни краски, бросившейся въ лицо Нерадова, ни пристыженнаго выраженія его лица, когда онъ началъ говорить о Щербацкой, какъ онъ вообще не замчалъ тонкости выраженія.
— Нтъ, — сказалъ онъ, — я не думаю хать, мн надо оставаться съ матушкой. Да я и не общалъ.
— Не общалъ, но они ждутъ, что ты будешь, — сказалъ Нерадовъ, быстро вскочивъ. — Ну, прощай, можетъ быть, не увидимся больше. Смотри же, напиши мн, если будетъ большая перемна въ твоей жизни, — сказалъ онъ.
— Напишу. Да я поду на проздку посмотрть Грознаго и зайду. Какъ же, мы не увидимся?
— Да дла пропасть. Вотъ еще завтра надо къ Стаюнину.
— Такъ какже ты дешь? Стало быть, обдаемъ завтра.
— Ну да, обдаемъ, разумется, — сказалъ Нерадовъ также ршительно, какъ ршительно онъ минуту тому назадъ сказалъ, что нынче детъ. Онъ схватилъ баранью шапку и выбжалъ. Вслдъ за нимъ, акуратно сложивъ вещи, Гагинъ пошелъ къ матери.
Старушка была чиста и элегантна, когда она вышла изъ вагона, но теперь она была какъ портретъ, покрытый лакомъ; все блестло на ней; и лиловое платье, и такой же бантъ, и перстни на сморщенныхъ блыхъ ручкахъ, и сдыя букли, не блестли только каріе строгіе глаза, такіе же, какъ у сына. Она подвинула сама кресло, гд долженъ былъ ссть сынъ и, видимо, хотла обставить какъ можно радостне тотъ пріятный и важный разговоръ, который предполагала съ сыномъ. Нтъ для старушки матери, отстающей отъ жизни, важне и волнительне разговора, какъ разговоръ о женитьб сына: ждется и радость новая, и потеря старой радости, и радость жертвы своей ревности для блага сына и, главное, для продолженія рода, для счастія видть внучатъ. Такой разговоръ предстоялъ Княгин Марь Давыдовн. Алеша, какъ она звала его, писалъ ей въ послднемъ письм: «вы давно желали, чтобъ я женился. Теперь я близокъ къ исполненію вашего желанія и былъ бы счастливъ, если бы вы были теперь здсь, чтобы я могъ обо всемъ переговорить съ вами». Въ день полученія письма она послала ему телеграмму, что детъ отъ старшаго сына, у котораго она гостила.
— Ну, моя душа, вотъ и я, и говори мн. Я теб облегчу дло. Я догадалась, это Кити.
— Я видлъ, что вы догадались. Ну, что вы скажите, мама?
— Ахъ, моя душа! Что мн сказать? Это такъ страшно. Но вотъ мой отвтъ.
Она подняла свои глаза къ образу, подняла сухую руку, перекрестивъ, прижала его голову къ бархатной кофт и поцловала его въ рдкіе черные на верхней части головы волосы.
— Благодарю васъ, матушка, и за то, что вы пріхали ко мн, и за то, что [140] вы бы одобрили мой выборъ.
140
Зачеркнуто: если бы я ршилъ,