Анна Каренина. Черновые редакции и варианты

Толстой Лев Николаевич

— Я очень, очень рада, — сказала Китти значительно. — Я очень рада, что онъ пріхалъ. <— И взглянула на мать, и потомъ, оставшись одна, [208] она сказала ей, успокаивая ее: —> Я рада тому, что нынче все ршится.

— Но какъ?

— Какъ? — сказала она задумавшись. — Я знаю какъ; но позвольте мн не сказать вамъ. Такъ страшно говорить про это. [209]

—————

Когда Ордынцевъ вошелъ въ гостиную, въ ней сидли старая Княгиня, Дарья Александровна, Алабинъ, Удашевъ и Китти съ своимъ другомъ Графиней Нордстонъ. Ордынцевъ зналъ всхъ, кром Удашева.

208

После этого слова, очевидно по ошибке, не зачеркнутое: матери

209

Против этих строк на полях написано и зачеркнуто: Какъ передъ сраженіемъ.

Онъ

зналъ и круглый столъ, и тонъ общаго разговора и выраженіе лица Китти, то выраженіе [210] взволнованнаго, но сдержаннаго счастія, которое было на ея лиц. При вход его она невольно покраснла, какъ 13 л[тняя] двочка, и съ улыбкой, которую онъ хорошо зналъ, ожидала, чтобы онъ поздорововался съ матерью и Графиней Нордстонъ, которая сидла ближе. Бывало, она съ той же улыбкой [211] ожидала, чтобъ онъ кончилъ здорововаться, и эта улыбка, внушая согласіе о томъ, что это нужно только для того, чтобы быть вмст, радовала его; теперь было тоже; но въ то время какъ онъ здорововался съ матерью, она сказала что[-то], нагнувъ свою прелестную голову къ Удашеву. Этого слова было довольно, чтобъ ему понять значеніе Удашева, и вмсто размягченнаго состоянія онъ вдругъ почувствовалъ себя озлобленнымъ весельемъ. Въ ту же минуту, хотя была неправда, что она знала, кого выберетъ до сихъ поръ, она узнала, что это былъ Удашевъ, и ей жалко стало Ордынцева. Онъ былъ веселъ, развязенъ, и при представленіи другъ другу Удашевъ и Ордынцевъ поняли, что они враги, но маленькій ростомъ, хотя и крпкій, Удашевъ сталъ утонченъ, учтивъ и презрителенъ, а силачъ Ордынцевъ неприлично и обидчиво озлобленъ. Гостиная раздлилась на два лагеря. На сторон Удашева была мать, сама Кити и Графиня Нордстонъ, на сторон Ордынцева только Китти, но скоро прибавился ему на помощь Алабинъ и старый Князь, и партія стала ровна.

210

Зачеркнуто: тихаго

211

Против этой части абзаца на полях написано: Кити не знаетъ, кого выбрать. — Ордынцевъ силачъ оскорбленъ, безтактенъ. Удашевъ тихъ, слабъ физически и спокойно непоколебимъ. К[итти], М[ать] на сторон Удашева, С[тарикъ?], Д[олли] и А[лабинъ] на сторон Ордынцева. Ухалъ домой и плачетъ. «Я всмъ противенъ». Дома пристяжная отелилась. Приход[ятъ?] <луга> наниматься. Разговоръ, что дома длаютъ въ д[еревн?] Приходитъ старикъ от[ецъ]. Д[олли?] перезжаетъ. Онъ можетъ плакать всегда.

Разговоръ былъ поднятъ матерью о деревенской жизни, и Ордынцевъ сталъ разсказывать, какъ онъ живетъ.

— Какъ можно жить, — говорила Графиня Нордстонъ, — въ деревн одному, не понимаю. [212]

— Стива разсказывалъ, что вы выставили прекрасную корову, — сказала Княгиня.

— Онъ, кажется, и не посмотрлъ на нее, — улыбаясь отвчалъ Ордынцевъ. И стараясь перевести разговоръ съ себя на другихъ: — Вы много танцовали эту зиму, Катерина Александровна?

212

Рядом на полях написано: <Какъ только Ордынцевъ вошелъ въ этотъ вечеръ къ Щербацкимъ, онъ съ первыхъ словъ понялъ, что мсто его занято. Онъ принялъ на себя веселый, развязный тонъ, но глаза его, голубые, глубокіе, имли растерянное выраженіе, и даже Кити было жалко его. Какъ пріятно бываетъ женщин жалть о несчастіи человка, несчастіи, сдланномъ ею самою.

«Разумется, Гагинъ ни въ чемъ не виноватъ», подумалъ Ордынцевъ, и онъ былъ особенно любезенъ съ нимъ. Онъ только былъ неловокъ, самъ чувствовалъ это и потому становился еще боле неловокъ.>

Далее на полях написано: Мн необходима красота Говорить по Русски. Парабола. Гипербола. Я 1-й ученикъ. А[ристократъ?] Удашевъ, но все забылъ. Впрочемъ, дамамъ скучно.

Разговоръ о столикахъ и о деревенской жизни. «Я устраиваю жизнь для себя и другихъ». Свысока смотритъ на Графиню Нордстонъ. «Не могу видть этотъ тонъ; презирая, снисходить до насъ гршньіхъ»,

— Да, какъ обыкновенно. Мама, — сказала она, указывая глазами на Удашева, но мама не замтила, и она сама должна была представить: — Князь Удашевъ А[лексй] В[асильевичъ?], Ордынцевъ.

Удашевъ всталъ и съ свойственнымъ ему открытымъ добродушіемъ, улыбаясь, крпко пожалъ руку Ордынцеву.

— Очень радъ. Я слышалъ про васъ много по гимнастик.

Ордынцевъ холодно, почти презрительно отнесся къ Удашеву.

— Да, можетъ быть, — и обратился къ Графин Нордстонъ.

— Ну что, Графиня, ваши столики?

Ордынцевъ чувствовалъ Удашева врагомъ, и Кити не понравилось это, но больше всхъ Нордстонъ. Она предприняла вышутить Ордынцева, что она такъ хорошо умла.

— Знаю, вы презираете это. Но чтоже длать, не всмъ дано такое спокойствiе. Вы разскажите лучше, какъ вы живете въ деревн.

Онъ сталъ разсказывать.

— Я не понимаю.

— Нтъ, я не понимаю, какъ здить по гостинымъ болтать.

— Ну, это неучтиво.

Удашевъ улыбнулся тоже. Ордынцевъ еще больше окрысился. Удашевъ, чтобъ говорить что нибудь, началъ о новой книг. Ордынцевъ и тутъ перебилъ его, высказывая смло и безапеляціонно свое всмъ противуположное мнніе. Кити, сбирая сборками лобъ, старалась противурчить, но Нордстонъ раздражала его, и онъ расходился. Всмъ было непріятно, и онъ чувствовалъ себя причиной. Къ чаю вошелъ старый Князь, обнялъ его и сталъ поддакивать съ другой точки зрнія и началъ длинную исторію о безобразіи судовъ. Онъ долженъ былъ слушать старика из учтивости и вмст съ тмъ видлъ, что вс рады освободиться отъ него и что у нихъ втроемъ пошелъ веселый small talk. [213] Онъ никогда не ставилъ себя

въ такое неловкое положеніе, онъ длалъ видъ, что слушаетъ старика; но слушалъ ихъ и когда говорилъ, то хотлъ втянуть ихъ въ разговоръ, но его какъ будто боялись. [214]

213

[болтовня.]

214

Рядом и ниже на полях написано:

Я бы радъ съ ними жить, но они глупы ужъ очень.

Какже не гордиться.

Правда, Удашевъ, но тоже пустошь.

Отецъ сдлалъ сцену.

Говорили о предстоящемъ бал у Долгоруковыхъ.

Кити за чаемъ, вызванная Нордстонъ, высказала Удашеву свое мнніе объ Ордынцев, что онъ молодъ и гордъ. Это она сдлала въ первый разъ и этимъ какъ будто дала знать Удашеву, что она его жертвуетъ ему. Она была такъ увлечена Удашевымъ, онъ былъ такъ вполн преданъ ей, такъ постоянно любовались ею его глаза, что губы ея не развивались, а, какъ кудри, сложились въ изогнутую линію, и на чистомъ лбу вскакивали шишки мысли, и глаза голубые свтились яркимъ свтомъ. Удашевъ говорилъ о пустякахъ, о послднемъ бал, о сплетняхъ о Патти, предлагалъ принести ложу и каждую минуту говорилъ себ: «да, это она, она, и я буду счастливъ съ нею». То, что она, очевидно, откинула Ордынцева, сблизило ихъ больше, чмъ все прежнее. Княгиня Нордстонъ сіяла и радовалась, и онъ и она чувствовали это. Когда Ордынцевъ наконецъ вырвался отъ старика и подошелъ къ столу, онъ замтилъ, что разговоръ замолкъ и онъ былъ лишній; какъ ни старалась Кити (шишка прыгала) разговорить, она не могла, и Долли предприняла его, но и сама впала въ ироническіе отзывы о муж. [215]

215

Рядом и ниже на полях написано:

<Степанъ Аркадьичъ ничего не замтилъ, a дло было ршено>.

<«Теперь я навсегда разсталась съ Ордынцевымъ».>

Ордынцевъ уже сбирался ухать, какъ пріхалъ Стива, легко на своихъ маленькихъ ножкахъ неся свой широкій грудной ящикъ. Онъ весело поздоров[овался] со всми и точно также съ женою, поцловавъ ея руку.

— Куда же ты?

— Нтъ, мн еще нужно, — солгалъ Ордынцевъ и весело вызывающе простился и вышелъ.

Ему никуда не нужно было. Ему нужно было только быть тутъ, гд была Кити, но въ немъ не нуждались, и съ чувствомъ боли и стыда, но съ сіяющимъ лицомъ онъ вышелъ, слъ на извощика и пріхалъ домой, легъ и заплакалъ.

«Отчего, отчего, — думалъ онъ, — я всмъ противенъ, тяжелъ? Не они виноваты, но я. Но въ чемъ же? Нтъ, я не виноватъ. [216] Но вдь я говорилъ уже себ; но безъ [217] нихъ я не могу жить. Вдь я пріхалъ. — И онъ представлялъ себ его, [218] Вр[оцкаго], счастливаго, добраго, наивнаго и умнаго. [219] — Она должна выбрать его. А я? <Что такое?> Не можетъ быть, гордость! Что нибудь во мн не такъ. [220] Домой, домой, — былъ одинъ отвтъ. — Тамъ ршится», и онъ вспоминалъ матокъ, коровъ, постройку и сталъ успокаиваться. Брата дома не было. [221] Онъ послалъ телеграмму, чтобъ выхала лошадь, и легъ спать.

216

Зачеркнуто: Виновата мерзость среды.

217

Зач.: среды

218

Зач.: Удашева, маленькаго, сильнаго,

219

Зач.: благороднаго и всегда яснаго, спокойнаго.

220

Зач.: Не вралъ ли Стива? Надо попробовать. Поду на балъ. Это послднее испытаніе. А можетъ быть, и правда.

221

Зач.: а поздъ уходилъ ночью.

Утромъ его братъ не вставалъ, онъ выхалъ, къ вечеру пріхалъ. Дорогой, еще въ вагон, онъ разговаривалъ съ сосдями о политик, о книг[ахъ], о знакомыхъ, но когда онъ вышелъ на своей станціи, надлъ тулупъ, увидалъ криваго Игната и съ подвязаннымъ хвостомъ пристяжную безъ живота, интересы деревни обхватили его. И Игнатъ разсказывалъ про перевозъ гречи въ сушилку, осуждалъ прикащика. Работы шли, но медленне, чмъ онъ ждалъ. Отелилась Пава. Дома съ фонаремъ еще онъ пошелъ смотрть Паву, пришелъ въ комнату съ облзлымъ поломъ, съ гвоздями. Няня въ куцавейк, свой почеркъ на стол, и онъ почувствовалъ, что онъ пришелся, какъ ключъ къ замку, къ своему деревенскому житью, и утихъ, и пошла таже жизнь съ новаго жара. Постройки, сушилки, школа, мужики, сватьба работника, скотина, телка, досады, радости и забота.

—————

Когда вечеръ кончился и вс ухали и Кити пришла въ свою комнату, одно впечатлніе неотступно преслдовало ее. Это было его лицо съ насупленными бровями и мрачно, уныло смотрящими изъ подъ нихъ добрыми голубыми глазами, какъ онъ стоялъ, слушая рчи стараго Князя. И ей нетолько жалко его было, но стало жалко себя за то, что она его потеряла, потеряла на всегда, сколько она ни говорила себ, что она любила Вр[оцкаго] и любитъ его. Это была правда; но сколько она ни говорила себ это, ей такъ было жаль того, что она наврное потеряла, что она закрыла лицо руками и заплакала горючими слезами.