Анна навсегда
Шрифт:
– Не совсем. Если бы я так ответила на твой вопрос, ты бы начал расспрашивать, что это за коллекция.
– Но ты этого не сделаешь. Поэтому твоя очередь ответить на мой вопрос. Что еще, помимо гитары?
– Теперь ты можешь спросить меня, о чем мечтаю я, - предложила я ему.
– Честность за честность. Я тебе отвечу.
– Если это ответ на вопрос, чем ты еще занимаешься вечерами, помимо гитары, то я хочу узнать, о чем ты мечтаешь?
– Я мечтаю написать такую книгу, которая будет переведена на несколько языков и экранизирована, - со всей серьезностью ответила я, повернувшись к Арису лицом, чтобы видеть его реакцию на свои слова. Еще ни с кем я не делилась своей мечтой, потому что даже мне самой она казалась недосягаемо невыполнимой.
Но он смотрел на меня без малейшей искры улыбки. Несколько мучительных секунд молчания, во время которых Арис внимательно разглядывал меня, будто пытаясь уловить нотки смеха в моем взгляде. Но я говорила абсолютно искренне, не пытаясь отшутиться от его вопроса.
– Почему эта мечта носит характер тайны за семью печатями?
– спросил Арис.
– Потому что это глупая мечта. Книги сейчас не в тренде.
– Похоже, я отстал от современной молодежи. Просвети - ка тридцатилетнего старика, что сейчас в тренде?
– Комиксы и штампованные супергеройские фильмы. Они выходят пачками дважды - трижды в сезон. Никому не нужны серьезные поучительные книжки про дружбу, ненависть и предательство. Над ними нужно думать, а это бесполезный и бессмысленный труд, по мнению сегодняшних трендов.
– Анна, мы с тобой живем в такой провинции, что не можем знать наверняка, что сегодня в тренде. Вся наша модная тусовка баулами скупает леопардовый принт, а через неделю узнает, что в столице это уже не актуально с конца прошлого месяца.
Я неожиданно громко рассмеялась над его словами и приподнялась на локте, чтобы снова посмотреть в глаза цвета моря:
– Так, дружок, давай начистоту, откуда ты знаешь словосочетание "леопардовый принт"?
– Это не то, что я хотел до тебя донести, - приподнял он левую бровь, что говорило о крайней степени недовольства.
Сегодня мне было с ним весело, несмотря на то, что часто он принимал неприступный вид лидера ситуации. В такие моменты он облачался в мантию изо льда, и я не знала, с какой стороны можно подойти к нему, чтобы не удариться о стену из его колких замечаний и насмешек. Он не умел подбирать слова. Не умел быть вежливым и обходительным. Не умел быть внимательным и тактичным. Не знал таких понятий, как учтивость, толерантность и корректность. Он говорил о том, что знал. Он говорил то, о чем думал. С ним было очень просто, потому что все его чувства и желания тотчас обретали словесную форму и изливались на собеседника потоком монолога. И с ним было невероятно сложно, потому что порой приятнее слышать ложь, чем грубую правду.
И, конечно, он никогда не отступал так просто от темы, что была ему интересна.
– Вернемся к твоей мечте, - настойчиво предложил он, всем своим видом демонстрируя нежелание слышать отказ. Поэтому я благоразумно промолчала.
– Что ты делаешь для того, чтобы твоя мечта сбылась?
– Знаешь, натыкалась не так давно на фразу, что если не можешь бежать, идти и ползти к своей мечте, то просто ляг и лежи в направлении мечты. Так вот я отношусь к тем, кто еще только находится в поисках направления для лежания.
– Давай без абстракций?
– снова категорично предложил Арис.
– Четко, ясно и по делу.
– Я работаю журналистом. Пока что на этом всё.
Снова взглянув на Ариса, я поняла, что он начинает закипать, во второй раз услышав не то, что ему хотелось.
– Стоп, - остановила я его, пока он еще не успел взорваться.
– Поскольку я не знаю, какой ответ ты считаешь правильным, то спроси меня, и я тебе отвечу.
– В своих обеих реальностях ты так или иначе связана с миром словосложения. Здесь, со мной, ты филолог и преподаешь литературу в ВУЗе. Там, с так называемым мужем, ты отработала почти десяток лет в газете. И до сих пор ни в одной из реальностей в твоей голове ты не сдвинулась в сторону своей мечты ни на миллиметр? Анна, тебе должно быть стыдно.
Я оставила без ответа его незаданные вопросы. Но Арис был не так прост.
– По какой причине ты застряла на месте?
– Я считаю, что у меня еще нет мыслей, которые можно было бы донести до большого количества людей.
– Вернемся к тому, с чего начинали. Ты считаешь, что книги сейчас не в тренде и читающих в нашей стране два с половиной человека. Почему ты думаешь, что именно им не понравится твоя работа, если эти люди не относятся "к большему количеству людей"?
Этот вопрос был лишним. Вскочив на ноги, я поняла, что взрываюсь и, для того, чтобы уравновесить себя, принялась шагами измерять шагами свою тюрьму вдоль и поперек. Я нервничала. Арис ступил на запретную территорию. Туда, куда я еще не пускала никого и никогда. Такое количество мыслей и идей долгие годы существовало только у меня в голове, не имея устного выражения. Я слегка повысила голос, принялась размахивать руками и нервно дергала плечами, пытаясь сказать всё то, что так давно жило в моей голове. Монолог обещал быть длинным.
– Арис, я хочу написать что - то категорически безусловно новое. Что - то, что взорвет весь мир. Чтобы люди разделились на два лагеря и вели споры о том, что это откровенное дерьмо, но из розовой пасти единорога. Что это отвратительно настолько, что заставляет переосмыслить свою жизнь и начать ценить то, что раньше было незаметно ненужным. Я хочу, чтобы это была омерзительная жесть. Чтобы читатель на середине страницы отрывался от книги и думал: "Боже Милостивый, зачем я читаю это? Зачем я потратил 6 долларов на это предательски пакостное чтиво?". Я хочу, чтобы это была романтическая история, чтобы потом, спустя еще пару страниц, читатель улыбался с мыслью: "Это написал чертов гений! Кто писатель? Не Безумный ли Шляпник, часом прислал эту восхитительную рукопись в издательство?". Я хочу объединить невозможное, несовместимое, несбыточное, желаемое и любимое каждым. Я хочу, чтобы это была история о любви. Неосуществимой любви. Такой, которая нереальна в нашем мире. Я хочу, чтобы она была приправлена ароматом лаванды и жасмина. Я хочу, чтобы под этими ароматами скрывался запах пота, крови и ненависти. О любви написано так много, но мне важно, чтобы эта любовь была обречена на смерть. Кровавую, мучительную, с отголоском шизофрении. Любовь Джокера и Харли, Сида и Нэнси, Коллекционера - все они должны быть детским лепетом по сравнению с больной любовью шизофреника и девушки, чья судьба будет зависеть от голосов в его сознании. Я хочу, чтобы эта книга была гнусной настолько, чтобы сам Чак Паланик снял передо мной шляпу. Но не могу... Эта история... Арис, она вышла из - под моего контроля.
Я вдруг остановилась так же внезапно, как сорвалась. Осознавая, что все силы без остатка были потрачены на этот нервный срыв, я опустилась на колени и уронила голову вниз. Кровь моментально прилила к щекам. Я почувствовала, как они раскраснелись. Но при этом мне было так холодно, что лицо оставалось бледным, а руки покрылись мурашками. Я сгорела дотла. Монолог, столько раз проигранный в голове, обретя душу из слов и голоса, превратил меня саму в пепелище, на котором не осталось ничего, кроме раскаленных обуглившихся деревяшек. Искра, заставлявшая меня много лет жить мечтой, может убить, не найдя выход. И только легкое дуновение со стороны того, кто имеет силу влияния на головешки, может разжечь костер снова.
И вдруг я почувствовала это дуновение. Оно было мимолетно, словно привидение, проходяще, словно закат в морской гавани, скоротечно, словно время до будильника. Оно пришло справа. Оттуда, где сидел Арис, подогнув под себя одну ногу.
– Твоя идея нашла своего первого читателя. Не обещаю, что хоть кто - то снимет перед тобой шляпу, но обещаю, что твои мысли превратятся в образы на бумаге. Всё остальное зависит только от тебя. От того, насколько ты продвинулась в своей манере письма за этот десяток лет.