Арабская поэзия средних веков

Аш-Шанфара

* * *

Только тот – человек, тот относится к людям, кто любит. Кто любви не изведал, тот нравом бесчестен и зол. Я ее упрекал, но она мне сказала: «Клянусь я, Что верна я тебе и что день без тебя мне тяжел. Ты ко мне приходи, если этого сильно ты хочешь, Ибо я еще больше хочу, чтоб ко мне ты пришел».

* * *

О Лейлы ласковый двойник, ты будь ко мне добрей: Недаром другом я тебя избрал среди зверей! О Лейлы ласковый двойник, не убегай отсель, Быть может, долгий мой недуг ты исцелишь, газель. О Лейлы ласковый двойник, мне сердце возврати: Оно, как бабочка, дрожит, зажатое в горсти. О Лейлы ласковый двойник, ты мне волнуешь кровь, И ту, что не могу забыть, напоминаешь вновь. О

Лейлы ласковый двойник, со мной часок побудь, Чтоб от больной любви моя освободилась грудь. О Лейлы ласковый двойник, не покидай лугов, Да вечно будешь ты вдыхать прохладу облаков. Ты так похожа на нее, ты – счастье для меня, И я поэтому тебе – защита и броня. Тебя на волю отпущу, ступай ты к ней в жилье. Спасибо ей за то, что ты похожа на нее! Твои глаза – ее глаза, ты, как она, легка, Но только ножки у тебя – как стебли тростника. Весь божий мир, о Лейла, вся безмерность естества Мою любовь, мою печаль в себе вместят едва! Мне всё напоминает дни, когда с тобой вдвоем Мы шли в степи, цвела весна – те дни мы не вернем! Свой взгляд горящий от тебя пытаюсь отвести, Но он упорствует: к другой нет у пего пути. Быть может, если по земле пойду как пилигрим, С тобою встречусь я в горах и мы поговорим? Душа летит к тебе, но я ей воли не даю: Стыдливость в этом усмотри природную мою. О, если б то, что у меня в душе сокрыто, вдруг Тебе открылось,- поняла б, что я – хороший друг. Спроси: кому когда-нибудь утяжелял я путь? Спроси: я причинял ли зло друзьям когда-нибудь?

* * *

Мне говорят: «В Ираке она лежит больная, А ты-то здесь, здоровый, живешь, забот не зная». Молюсь в молчанье строгом о всех больных в Ираке, Заступник я пред богом за всех больных в Ираке, Но если на чужбине она – в тисках болезни, То я тону в пучине безумья, в смертной бездне. Из края в край брожу я, мои разбиты ноги, Ни вечером, ни утром нет к Лейле мне дороги. В груди моей как будто жестокое огниво, И высекает искры оно без перерыва. Лишь вспомню я о Лейле, душа замрет от страсти, И кажется: от вздохов рассыплется на части… Дай мне воды глоточек, о юное светило, Что и луну блистаньем и молнию затмило! Ее чернеют косы, – скажи: крыла вороньи. В ней все – очарованье, томленье, благовонье. Скитаюсь, как безумный, любовью околдован, Как будто я цепями мучительными скован. С бессонницей сдружился, я стал как одержимый, А сердце бьется, стонет в тоске непостижимой. Весь от любви я высох, лишился прежней силы - Одни остались кости, одни сухие жилы. Я знаю, что погибну,- так надобны ль упреки? И гибель не погасит любви огонь высокий. Прошу вас, напишите вы на моей могиле: «Любовь с разлукой вместе несчастного убили». Кто мне поможет, боже, в моей любви великой И кто потушит в сердце огонь многоязыкий?

* * *

Красавицы уничтожают поклонников своих. О, если бы они умели страдать от мук живых! Их кудри словно скорпионы, что больно жалят нас, И нет от них противоядья, мы гибнем в тяжкий час. Но, впрочем, есть противоядье: красавицу обнять, Поцеловать ее, желая поцеловать опять Ту, у которой грудь и плечи прекрасней жемчугов,- Они белей слоновой кости и девственных снегов! Красавицы в шелках блистают, одежда их легка, Но кожу нежную изранить способны и шелка. Их стан – тростинка, но при этом их бедра широки. О, как стремлюсь я к тонкостанным всем бедам вопрек О ты, что к юношам в жилища ночным приходишь сном, К тебе еще я не стучался в молчании ночном.

* * *

У газеленка я спросил: «Ты милой Лейлы брат?» «Да,- он ответил на бегу,- так люди говорят». Ее подобье, ты здоров, а милая больна,- Несправедливо! Ибо нам понятно: не она Похожа на газель в степи,- приманку для сердец,- А нежная газель взяла ее за образец.

* * *

Я понял, что моя любовь меня ведет туда, Где нет ни близких, ни родных, где мне грозит беда, Где лишь седло да верный конь – товарищи мои, Где в одиночестве глухом пройдут мои года. Привязанности все мои разрушила любовь С такою силой, что от них не видно и следа. Любви я предан целиком – и телом и душой. Кто прежде так любил, как ж Никто и никогда!

* * *

«Ты найдешь ли, упрямое сердце, свой правильный путь? Образумься, опомнись, красавицу эту забудь. Посмотри: кто любил, от любви отказался давно, Только ты, как и прежде, неверной надежды полно. Кто любил,- о любви позабыл и спокоен весьма, Только ты еще бредишь любовью и сходишь с ума!» Мне ответило сердце мое: «Ни к чему руготня. Не меня ты брани, не меня упрекай, не меня, Упрекай свои очи,- опомниться их приневоль, Ибо сердце они обрекли на тягчайшую боль. Кто подруги другой возжелал, тот от века презрен!» Я воскликнул: «Храни тебя бог от подобных измен!» А подруге сказал я: «Путем не иду я кривым, Целомудренный, верен обетам и клятвам своим. За собою не знаю вины. Если знаешь мой грех, То пойми, что прощенье – деяний достойнее всех. Если хочешь – меня ненавидь, если хочешь – убей, Ибо ты справедливее самых высоких судей. Долго дни мои трудные длятся, мне в тягость они, А бессонные ночи еще тяжелее, чем дни… На голодного волка походишь ты, Лейла, теперь, Он увидел ягненка и крикнул, рассерженный зверь: «Ты зачем поносил меня, подлый, у всех на виду?» Тот спросил: «Но когда?» Волк ответствовал: «В прошлом году». А ягненок: «Обман! Я лишь этого года приплод! Ешь меня, но пусть пища на пользу тебе не пойдет!…» Лейла, Лейла, иль ты – птицелов? Убивает он птиц, А в душе его жалость к бедняжкам не знает границ. Не смотри на глаза и на слезы, что льются с ресниц, А на руки смотри, задушившие маленьких птиц».

* * *

Странно мне, что Лейла спит в мирном, тихом доме, А мои глаза пути не находят к дреме. Лишь забудутся они,- боль их не забудет, Стоны сердца моего сразу их разбудят. Лейла, был со мной всю ночь образ твой чудесный, Улетел он, как душа из тюрьмы телесной. Долго не было его – прилетел он снова. Где там ласка: упрекать стал меня сурово!…

* * *

Из амир-племени жену, навек разъединив С ее роднёю, взял супруг из племени сакиф. Когда въезжала Лейла в Нахль, был грустен влажный взгляд. Верблюды, шею изогнув, смотрели всё назад. В неволе милая моя у тучных богачей,- Желают родичи ее лишь денег да вещей. Но что придумать нам, друзья, но что нам сотворить, Чтоб с Лейлой встретиться я мог и с ней поговорить? А если сделать ничего не можем в эти дни,- Что ж, невозможного хотим, увы, не мы одни. На караван моей любви я издали смотрел. Гнал ветер облако над ним, стремясь в чужой предел. В долине между горных скал шумел речной поток, Скакали кони по тропе, бегущей на восток. А я смотрел на караван, что милую увез, И мне казалось, что сейчас ослепну я от слез.

* * *

Газель, ты на Лейлу похожа до боли. Ступай нее, достойная радостной доли: От смерти спасло тебя сходство с подругой,- Порвало силки, чтоб жила ты на воле.

* * *

Пусть, по ее словам, моя любовь ей не нужна,- Я создан для ее любви, а для моей – она. И если мысль – ее забыть – со мной тайком хитрит, То совесть, эту мысль прогнав, мне правду говорит: Моя подруга создана отрадою самой, Она мила, она стройна, она сходна с весной! О, если б я огонь извлек, что в сердце я таю, Объял бы с головы до ног он милую мою, Любовь, что дремлет у меня во глубине души, Баюкала б ее, склонясь над ней в ночной тиши. «Ты видишь,- другу я сказал,- как Лейла мне мила, Как велика моя любовь и как ее мала».

* * *

Когда нельзя прийти мне к Лейле,- вдали от милой, безутешен, Я плачу, как больной ребенок, что амулетами увешан. Кто нескудеющие слезы, кто слезы жаркие остудит? Им, как моей разлуке с милой, мне кажется, конца не будет! На суток несколько в Зу-ль-Гамре я сам расстался с ней когда-то, Как я раскаиваюсь в этом, как тяжела была утрата! Когда прошли те дни Зу-ль-Гамра,- разлуки наступили сроки, Я совести своей услышал невыносимые упреки. О, как я мучаюсь в разлуке и поутру и на закате,- Так любящая мать страдает вдали от своего дитяти. Мне стоит о тебе подумать, как я теряю всякий разум, Пока я на тебя, безумный, хотя б одним не гляну глазом. Но я мечтаю, что однажды с тобою встречусь в день отрадный, - Так умирающий от жажды мечтает о воде прохладной.