Арабская поэзия средних веков

Аш-Шанфара

* * *

Мне сказали: «За потерю бог воздаст тебе сторицей». Я ответил: «Что утешит львят лишившуюся львицу? Что меня утешить может в скорби о погибшем сыне? Был мой сын зеницей ока, соколом взмывал к вершине. Испытал его я в битве, испытал в лихой погоне, Когда вскачь к заветной цели мчат безудержные кони. Что ж, пускай тебя в Дейрейне враг оплакивать не станет - Будут плакальщицы плакать над тобой в родимом стане! Так верблюдица в пустыне стонет жалобно и тонко, Когда, выйдя в час кормленья, видит шкуру верблюжонка. А казалось, что смирилась, позабыла о потере,- Но опять она рыдает, гибели его не веря. Сердце мается, и плачет, и тоскует вместе с нею… Наше горе так похоже, но мое еще сильнее. Ведь остался я без сына, без пристанища, без дела, Старость взор мой погасила, кости ржавчиной изъела. Плачьте, вдовы Зу-Зейтуна, над лихой

моей судьбою: Умер сын, ушел из жизни, жизнь мою унес с собою!»

* * *

Все упорствует Умама, все бранит меня часами, Хоть ее я днем и ночью ублажаю, как судьбу, Но упрямая не слышит, как, играя бубенцами, Караван идет в пустыне к землям племени ярбу. Караванщики в дороге отдыхают очень мало, Уложив в песок верблюдов и укрывшись в их тени Или каменные глыбы выбирая для привала, Когда плавятся от зноя солнцем выжженные дни. Никнут всадники и кони, если ветер раскаленный Золотые стрелы солнца рассыпает по степи,- Так и я в твоем сиянье никну, словно ослепленный, И опять молю Аллаха: «Символ веры укрепи! Поддержи дела халифа и храни его, владыка, Будь с ним рядом, милосердный, в светлый день и в трудный час, Потому что с нами вместе он и в малом н в великом, Он, как дождь, нас освежает, если дождь минует нас!» Мой владыка справедливый, дело доброе вершишь ты, Как целительный источник, чуждый лжи и похвальбе. Как хотел бы я восславить мудрости твоей вершины. Но твои деяиья сами все сказали о тебе! Лишь тебе хочу служить я, хоть в степях сухих я вырос, Хоть мой род в степях кочует то на юг, то на восток. Никогда бы землепашец жизни кочевой не вынес, И кочевник землепашцем никогда бы стать не мог! Сколько вдов простоволосых к доброте твоей взывали, Простирая к небу руки, изможденные нуждой! Скольких ты сирот утешил, почерневших от печали, Обезумевших от страха, обездоленных бедой! Ты бездомным и убогим заменил отца родного, Не забыл птенцов бескрылых в милосердии своем, И тебя благословляли эти сироты и вдовы, Словио странники в пустыне, орошенные дождем. У кого еще на свете им в беде искать спасенья, И к кому идти с надеждой и с мольбой в недобрый час? Мы скрываемся от бури под твоей державной сенью - Снизойди, наместник божий, с высоты взгляни на пас! Ты – страстям своим хозяин, о халиф благословенный! По почам Коран читая, ты идешь путем творца! Украшение минбара, средоточие вселепной, Ярким светом осветил ты сумрак царского дворца! Господин, ты стал халифом по велению Аллаха, И к заветному престолу ты взошел, как Моисей. Лишь с тобою мы не знаем ни отчаянья, ни страха - Только ты опора веры и оплот державы всей! Ты – из славных исполинов, твердо правящих державой На становище оседлом и в кибитке кочевой: Если ты змею увидишь на вершине многоглавой, Ты снесешь вершину вместе со змеиной головой. Род твой воинами славен: даже в самых страшных битвах Племя кайс перед врагами не привыкло отступать. Я в стихах тебя прославил, помянул тебя в молитвах С той поры, как злая воля повернула время вспять. Равного тебо отвагой не встречал я исполина, Не встречал я властелина, славой равного тебе,- Я уверен: ты поможешь пострадавшему невинно, Чтобы он расправил снова крылья, смятые в борьбе. Не оставить ты поэта, если он убог и стар, Потому что милосердье – это самый высший дар!

МАДЖНУН (КАЙС ИБН АЛЬ-МУЛАВВАХ)

* * *

«Если б ты захотел, то забыл бы ее»,- мне сказали. «Ваша правда, но я не хочу,- я ответил в печали.- Да и как мне хотеть, если сердце мучительно бьется, А привязано к ней, как ведерко к веревке колодца, И в груди моей страсть укрепилась так твердо и прочно, Что не знаю, чья власть уничтожить ее правомочна. О, зачем же на сердце мое ты обрушил упреки,- Горе мне от упреков твоих, собеседник жестокий!» Ты спросил: «Кто она? Иль живет она в крае безвестном?» Я ответил: «Заря, чья обитель – на своде небесном». Мне сказали: «Пойми, что влюбиться в зарю – безрассудно». Я ответил: «Таков мой удел, оттого мне и трудно, Так решила судьба, а судьбе ведь никто не прикажет: Если с кем-нибудь свяжет она, то сама и развяжет».

* * *

Заболел я любовью,- недуг исцелить нелегко. Злая доля близка, а свиданье с тобой – далеко. О, разлука без встречи, о, боль, и желанье, и дрожь… Я к тебе не иду – и меня ты к себе не зовешь. Я – как птица: ребенок поймал меня, держит в руках, Он играет, не зная, что смертный томит меня страх. Забавляется птичкой дитя, не поняв ее мук, И не может она из бесчувственных вырваться рук. Я, однако, не птица, дорогу на волю найду, Нo куда я пойду, если сердце попало в беду?

* * *

Клянусь Аллахом, я настойчив,- ты мне сказать должна: За что меня ты разлюбила и в чем моя вина? Клянусь Аллахом, я не знаю, любовь к тебе храня,- Как быть с тобою? Почему ты покинула меня? Как быть? Порвать с тобой? Но лучше я умер бы давно! Иль чашу горькую испить мне из рук твоих дано? В безлюдной провести пустыне остаток жалких дней? Всем о любви своей поведать или забыть о ней? Что делать, Лейла, посоветуй: кричать иль ждать наград? Но терпеливого бросают, болтливого – бранят. Пусть будет здесь моя могила, твоя – в другом краю, Но если после смерти вспомнит твоя душа – мою, Желала б на моей могиле моя душа-сова Услышать из далекой дали твоей совы слова, И если б запретил я плакать моим глазам сейчас, То все же слез поток кровавый струился бы из глаз.

* * *

Со стоном к Лейле я тянусь, разлукою испепеленный. Не так ли стонет и тростник, для звонких песен просверленный? Мне говорят: «Тебя она измучила пренебреженьем». Но без мучительницы той и жить я не хочу, влюбленный.

* * *

О, если бы влюбленных спросили после смерти: «Избавлен ли усопший от горестей любовных?» - Ответил бы правдивый: «Истлела плоть в могиле, Но в сердце страсть пылает, сжигает и бескровных. Из глаз моих телесных давно не льются слезы, Но слезы, как и прежде, текут из глаз духовных».

* * *

Мне желает зла, я вижу, вся ее родня, Но способна только Лейла исцелить меня! Родичи подруги с лаской говорят со мной,- Языки мечам подобны за моей спиной! Мне запрещено к любимой обращать свой взгляд, Но душе пылать любовью разве запретят? Если страсть к тебе – ошибка, если в наши дни Думать о свиданье с милой – грех в глазах родни, То не каюсь в прегрешенье,- каюсь пред тобой… Люди верной и неверной движутся тропой,- Я того люблю, как брата, вместе с ним скорбя, Кто не может от обиды защитить себя, Кто не ищет оправданий – мол, не виноват, Кто молчит, когда безумцем все его бранят, Чья душа объята страстью- так же, как моя, Чья душа стремится к счастью – так же, как моя. Если б я направил вздохи к берегам морским - Всё бы высушили море пламенем своим! Если б так терзали камень – взвился бы, как прах. Если б так терзали ветер – он бы смолк в горах. От любви – от боли страшной – как себя спасти? От нее ломота в теле и нытье в кости.

* * *

Одичавший, позабытый, не скитаюсь по чужбине, Но с возлюбленною Лейлой разлучился я отныне. Ту любовь, что в сердце прячу, сразу выдаст вздох мой грустный Иль слеза, с которой вряд ли знахарь справится искусный. О мой дом, к тебе дорога мне, страдальцу, незнакома, А ведь это грех ужасный – бегство из родного дома! Мне запретны встречи с Лейлой, но, тревогою объятый, К ней иду: следит за мною неусыпный соглядатай. Мир шатру, в который больше не вступлю,- чужак, прохожий,- Хоть нашел бы в том жилище ту, что мне всего дороже!

* * *

О, сколько раз мне говорили: «Забудь ее, ступай к другой!», Но я внимаю злоязычным и с удивленьем и с тоской. Я отвечаю им,- а слезы текут все жарче, все сильней, И сердце в те края стремится, где дом возлюбленной моей,- «Пусть даст, чтоб полюбить другую, другое сердце мне творец. Но может ли у человека забиться несколько сердец?» О Лейла, будь щедра и встречей мою судьбу ты обнови, Ведь я скорблю в тенетах страсти, ведь я томлюсь в тюрьме любви! Ты, может быть, пригубишь чашу, хоть замутилась в ней любовь? Со мной, хоть приношу я горе, ты свидишься, быть может, вновь? Быть может, свидевшись со много, почувствуешь ты, какова Любовь, что и в силках не гаснет, что и разбитая – жива? Быть может, в сердце ты заглянешь, что – как песок в степи сухой - Все сожжено неистребимой, испепеляющей тоской.

* * *

Слушать северный ветер – желание друга, Для себя же избрал я дыхание юга. Надоели хулители мне… Неужели Рассудительных нет среди них, в самом деле! Мне кричат: «Образумь свое сердце больное!» Отвечаю: «Где сердце найду я другое?» Лишь веселые птицы запели на зорьке, Страсть меня позвала в путь нелегкий и горький. Счастья хочется всем, как бы ни было хрупко. Внемлет голубь, как издали стонет голубка. Я спросил у нее: «Отчего твои муки? Друг обидел тебя иль страдаешь в разлуке?» Мне сказала голубка: «Тяжка моя участь, Разлюбил меня друг, оттого я и мучусь». Та голубка на Лейлу похожа отчасти, Но кто Лейлу увидит,- погибнет от страсти. От любви безответной лишился я света,- А когда-то звала, ожидая ответа. Был я стойким – и вот я в плену у газели, Но газель оказалась далёко отселе. Ты пойми: лишь она исцелит от недуга, Но помочь мне как лекарь не хочет подруга.