Арабская поэзия средних веков

Аш-Шанфара

АЛЬ-А ША

* * *

Прощайся с Хурейрой! Заждался верблюд седока. Тебе нелегко? Что поделать, разлука горька. Непросто расстаться с красавицей густоволосой, Чья поступь так вкрадчива и шелковиста щека. Домой от соседки идет она плавной походкой, Идет не спеша, словно облако в небе, легка. Она повернется – и звонко стучат украшенья, Как зерна фасоли в утробе сухого стручка. Она никогда не заводит с соседками свары, От всех пересудов и сплетен она далека. Так стан ее тонок, что страшно: возьмешь – переломишь, Но пышная грудь у нее и крутые бока. В дождливое утро так сладко лежать с ней на ложе, Любовнику пылкому с нею и ночь коротка. Движенья ее осторожны, а как соразмерны Упругие бедра и тонкая в кисти рука. От платья ее веет мускусом и гиацинтом, И нежное тело ее благовонней цветка, Свежее зеленого луга, омытого ливнем, Который низвергли плывущие вдаль облака. На

этом лугу, как созвездья, мерцают соцветья, И каждый цветок, окруженный венцом ободка, Прекрасен – особенно ночью, но все же померкнет Пред милой моей, так ее красота велика. Я пленник ее, но она полюбила другого, А сердцу того человека другая близка, А та, в свою очередь, дальнего родича любит И тоже напрасно: его охватила тоска По той, что меня полюбила, но мной не любима. Любовь обернулась враждой. Как она жестока! Поистине, каждый из нас и ловец и добыча, Стремимся к любимым, но видим их издалека. Не знаю, Хурейра, кого предпочла ты Маймуну, Но как ты сурова со мной, холодна и резка. Узнала, что я слепотою куриной страдаю? Недоброй судьбы опасаешься наверняка! Ты молвила мне: «Уходи! Ты несчастье приносишь! Будь сам по себе! Не желаю в мужья бедняка!» Ты видишь сегодня меня босиком и в лохмотьях, Дай время – обуюсь в сапдальи, оденусь в шелка. Чужую жену я легко соблазню, если надо, В чужое жилье проберусь я, как вздох ветерка. В набег поведу смельчаков, и пленительный отрок Мне спутником станет, вернее коня и клинка. Не раз мне баранину жарил юнец безбородый, Мы пили вино, принесенное из погребка. Мои сотоварищи поняли: смерть ожидает Богатого, нищего, юношу и старика. Мы, лежа в застолье, соперничали в острословье И пили, да так, что струилось вино, как река. Бывает: за нами не в силах поспеть виночерпий, Тогда сам хозяин хватает бурдюк за бока, Проворно его поднимает, звеня ожерельем, И в чаши вино наливает нам из бурдюка. Напев полуголой невольницы слух нам ласкает, Сливаются голос и лютня, как два ручейка. Нам яства подносят красавицы в длинных одеждах, Исполнят все прихоти, только кивни им слегка. Я вдосталь вином наслаждался и женскою лаской, В пустынях безводных дорога была нелегка, В безлюдных местах, где глухой непроглядною ночью Лишь злобные джинны вопят над волнами песка, Где в полдень палящий не всякий осмелится ехать, Где жажда и зной, где ни лужицы, ни родника. Я эти пески пересек на поджаром верблюде, Он к зною привычен, и поступь его широка.

* * *

Я Кайса навестить хочу, как брата, Я клятву дружбы взял со всех племен. Я видел, как бурлит поток Евфрата, Как пенится, когда он разъярен, Как с боку на бок парусник швыряет, Грозя низвергнуть на прибрежный склон. Так укачало кормчего, беднягу, Что в страхе за корму схватился он. Но что Евфрат в сравненье с Кайсом щедрым? Тот всем воздаст, никто не обделен, И сто верблюдиц, крепких, словно пальмы, Дарит он другу: не велик урон! Ведь все сыны Муавии такие, Любой высок, прекрасен и силен. По зову первому идут на помощь, Все на конях, и не сочтешь знамен. А как приятно с ними быть в застолье! Их руки щедры, разговор умен.

АЛЬ-ХУТАЙА

* * *

Отстань и отойди, будь от меня подале. Молю Аллаха я,- убрать тебя нельзя ли? Тебя считаю я презренным и дурным,- Надеюсь, что тобой я тоже не любим. Ты губишь каждого предательством, изменой, Все тайны выведав в беседе откровенной. Тебе когда-нибудь за все воздаст Аллах - Любви не встретишь ты в своих же сыновьях. Жизнь черная твоя приносит беды людям, И смерти мы твоей все радоваться будем.

* * *

Аллах тебе за все готовит наказанье, И прадедам твоим, и всем, кто жили ране. Добро твое всегда притворство или ложь, И праведность свою ты строишь на обмане… Но ты собрал в себе, лелеешь, бережешь Все виды подлости, грехов и злодеяний.

* * *

О, как со мною вы безжалостны и злы, А я прославил вас, я вам слагал хвалы. Пусть холит злобную верблюдицу рука - Верблюдица не даст ни капли молока. Я знал, что благодать к вам с неба снизойдет За то, что вы меня спасете от невзгод. Я был как жаждою измученный верблюд, Я ждал, что здесь найду защиту и приют. Но вижу, что от вас бесцельно ждать добра. Что страннику опять в далекий путь пора… Но разве виноват был праведный Багид, Даря приют тому, кто брошен и забыт, Кто предан, осрамлен, чей жребий так суров, Кто бродит на земле, как дух среди гробов. В свирепой ярости, пороча и кляня, Зачем собаками травили вы менж За что же ненависть пылает в вас ко мне? Так ненавистен муж порой своей жене… За добрые дела мы благом воздаем - Но мне за все добро платили только злом. Чего ж тогда искать? На свете правды нет. Будь счастлив, если ты накормлен и одет…

* * *

В словах моих много и яда, и едких обид, И кто-нибудь ими сегодня же будет побит. Но если я сам изуродован волей Аллаха - Мое же проклятье пускай и меня истребит…

ПОЭЗИЯ РАННЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

Середина VII века – середина VIII века

АЛЬ-АXТАЛЬ

* * *

Он пьян с утра и до утра мертвецки, как бревно, Но держит голову его над чашею вино. Он пьет, пока не упадет, сраженный наповал, Порою кажется, что он рассудок потерял. Мы ногу подняли его – другую поднял он, Хотел сказать: «Налей еще!» – но погрузился в сои. И мы глотаем за него, впадая в забытье, На головню из очага похожее питье. Налейте ж мне! Налейте всем! Да здравствует вино! Как муравьи в песке, ползет в моих костях оно. Так в лоне огненном возрос сын города сего,- Росло и старилось вино, чтоб сжечь дотла его! Горит звезда вина, горит! И он, страшась беды, Спешит разбавить алый блеск прозрачностью воды. И закипают пузырьки на дне, как будто там Сто человечков, и они, смеясь, кивают нам.

* * *

Тяжелой смолою обмазана эта бутыль, Укутали бедра ее паутина и пыль. Пока догадались красавицу нам принести, Чуть старою девой не стала она взаперти! И светлые брызги вина мимо чаши летят, И благоуханен, как мускус, его аромат.

* * *

Когда мы узнали друг друга, в ту первую нашу весну, Мы были подобны прозрачной воде облаков и вину.

* * *

Когда, почуяв гостя, пес залает у дверей, Они на мать свою шипят: «Залей огонь скорей!» Они, забыв завет отцов, за родичей не мстят И в день набега взаперти, как женщины, сидят. Они из дому – ни на шаг! И бьюсь я об заклад,- Они бы спрятались в кувшин, когда б не толстый зад!

* * *

И, выпив, мы дружно почили, забыв впопыхах Смиренно покаяться в наших ужасных грехах. Три дня это длилось, а утром, без всяких чудес, К нам бренного духа останки вернулись с небес. Так ожили мы, удивляясь, что в этакий час Не тащит в судилище ангел разгневанный нас. Вокруг собирался народ – кто ругал, кто жалел, А мы приходили в себя от свершившихся дел. Не скрою, приятно мне смерть принимать от вина, Но жизнь! – ах, стократ мне милее она!…

* * *

Страдаю я в тиши ночной, и ты страдаешь тоже, И под счастливою луной печально наше ложе. На свете не было и нет, клянусь, несчастья хуже: О прежней плачу я жене, а ты – о первом муже…

АЛЬ-ФАРАЗДАК

* * *

Бездушный рок разъединил меня с возлюбленной моей. В пустыне сердце я вспоил надеждой на свиданье с ней. В постылой тьме своих ночей не знаю праведного сна. Тоска моя все горячей. Но встреча вряд ли суждена. Душа разлукою больна, растет недуг опасный мой. Любовь – беда, но лишь она спасает от себя самой. Покуда не помог Аллах, себе помочь я не могу. Во всех своих земных делах пред ним, наверно, я в долгу. Но, после бога, мне помочь оборониться от обид И все преграды превозмочь – сумел великий аль-Валид. О правоверных властелин, владыка жизни, мой халиф, Здесь, после бога, ты один и всемогущ, и справедлив! Ты – ставленник Аллаха, ты даруешь влагу в знойный час Она влилась в сухие рты, когда измученных ты спас. Ты доискался до причин и смуту жалкую пресек, В которой женщин и мужчин губил бесчестный человек. Не зря сверкал сирийский меч, его приспешников разя. Их головы слетели с плеч. Иначе действовать нельзя. Зато непобедим твои стан. Зато превыше туч и гор Абу аль-Аса и Марван воздвигли гордый твой шатер. И всадники в тени его не зря устроили привал - Сынам народа своего ты счастье щедро даровал. Твои дары, о мой халиф, дошли теперь и до меня, Восторгом душу окрылив, печаль постыдную гоня. В твой край стремится мой верблюд, и крутизна горы Биран Для стройных ног его – не труд, когда манит приветный стан. Ему обильный водопой награда после пыльных круч. А для моей любви слепой блеснул надежды робкий луч.

* * *

Неприметный кувшин, искрометной наполненный влагой, Стал похож на звезду, что пьянит небывалой отвагой. Перед нами бутыль, для которой года не обуза - Для вина далеки ль времена даже сына Хурмуза!… С той бутыли печать мы сегодня беспечно сорвали, Чтоб напиток почать, вызревавший так долго в подвале. И пускай седина предвещает конец безотрадный - Мы с утра дотемна будем пить буйный сок виноградный. За него мы взялись на рассвете, а кончим к закату. Встречу смерть во хмелю – не замечу я жизни утрату.