Арабская поэзия средних веков

Аш-Шанфара

* * *

В груди моей сердце чужое стучит, Подругу зовет, но подруга молчит. Его истерзали сомненья и страсть,- Откуда такая беда и напасть? С тех пор как я Лейлу увидел,- в беде, В беде мое сердце всегда и везде! У всех ли сердца таковы? О творец, Тогда пусть останется мир без сердец!

* * *

Я вспомнил о тебе, когда, шумя, как реки, Сошлись

паломники, благоговея, в Мекке, И я сказал, придя к священному порогу, Где наши помыслы мы обращаем к богу: «Грешил я, господи, и все тебе открылось, Я каюсь пред тобой,- да обрету я милость, Но, боже, я в любви перед тобой не каюсь, Я от возлюбленной своей не отрекаюсь. Я верен ей навек. Могу ль, неколебимый, Я каяться в любви, отречься от любимой?»

* * *

Бранить меня ты можешь, Лейла, мои дела, мои слова,- И на здоровье! Но поверь мне: ты не права, ты не права! Не потому, что ненавижу, бегу от твоего огня,- Я просто понял, что не любишь и не любила ты меня. К тому же и от самых добрых, когда иду в пыли степпой,- «Смотрите, вот ее любовник!» – я слышу за своей спиной. Я радовался каждой встрече, и встретиться мечтал я вновь. Тебя порочащие речи усилили мою любовь. Советовали мне: «Покайся!» Но мне какая в том нужда? В своей любви – кляпусь я жизнью – я не раскаюсь никогда!

* * *

Я страстью пламенной к ее шатру гоним, На пламя жалобу пишу пескам степным. Соленый, теплый дождь из глаз моих течет, А сердце хмурится, как в тучах небосвод. Долинам жалуюсь я на любовь свою, Чье пламя и дождем из глаз я не залью. Возлюбленной черты рисую на песке, Как будто может внять земля моей тоске, Как будто внемлет мне любимая сама, Но собеседница-земля – нема, нема! Никто не слушает, никто меня не ждет, Никто не упрекнет за поздний мой приход, И я иду назад печальною стезей, А спутницы мои – слеза с другой слезой. Я знаю, что любовь – безумие мое, Что станет бытие угрюмее мое.

* * *

За то, что на земле твои следы целую, Безумным я прослыл – но прочь молву худую: Лобзаю прах земной, земля любима мною Лишь потому, что ты прошла тропой земною! Пусть обезумел я – к чему мое оправданье? Я так тебя люблю, что полюбил страданье! С людьми расстался я, остался я в пустыне, И только дикий зверь – приятель мой отныне.

* * *

Она взглянула – взор ее заговорил вначале, И взором я ответил ей, хоть оба мы молчали. Казалось мне, что первый взгляд со встречею поздравил А новый взгляд едва меня погибнуть не заставил. То свет надежды мне сиял, то света никакого. О, сколько раз и умирал и оживал я снова! Я к ней иду – мне все равно, какие ходят слухи, Дорогу к ней не преградят ни люди и ни духи!

* * *

О, смилуйся, утренний ветер, о Лейле поведай мне вновь Тогда успокоюсь я – если совместны покой и любовь. О, смилуйся, утренний ветер, надеждой меня оживи, Не то я умру – если людям дано умереть от любви. Навек утолил бы я жажду, была б моя участь проста, Но если бы яд смертоносный ее источали уста. Во мраке сердца моего она свой путь свершает длинный, А для привала избрала его заветные глубины. Переселяется в глаза, как только в сердце тесно станет, А утомляются глаза – ее обратно в сердце тянет. Клянусь создателем, что я такой признателен судьбине: Ни в сердце, ни в глазах моих пет места для другой отныне!

* * *

С тех пор как не стало ее пред глазами, Глаза мои мир заливают слезами. Лишь только в одном станет сухо – как снова Мой глаз увлажнится от глаза другого. Слеза ли зажжется, щеку обжигая,- Тотчас же ее догоняет другая. Слеза за слезою струятся впустую, И гонит одна пред собою другую.

* * *

Ночной пастух, что будет со мною утром рано? Что принесет мне солнце, горящее багряно? Что будет с той, чью прелесть во всем я обнаружу? Ее оставят дома или отправят к мужу? Что будет со звездою, внезапно удаленной, Которая не гаснет в моей душе влюбленной? В ту ночь, когда услышал в случайном разговоре, Что Лейлу на чужбину должны отправить вскоре, Мое забилось сердце, как птица, что в бессилье Дрожит в тенетах, бьется, свои запутав крылья, А у нее в долине птенцов осталось двое, К гнезду все ближе, ближе дыханье ветровое! Шум ветра утешенье семье доставил птичьей. Сказали: «Наконец-то вернулась мать с добычей!» Но мать в тенетах бьется, всю ночь крича от боли, Не обретет и утром она желанной воли. Ночной пастух, останься в степи, а я, гонимый Тоскою и любовью, отправлюсь за любимой.

* * *

Черный ворон разлуки, зачем ты приносишь мне муки? Отчего ты кричишь, что пророчат мне злобные звуки? Не разлуку ли с Лейлой моей? Если сбудется это,- Пусть ты вывихнешь крылья свои и невзвидишь ты света, Пусть погибнешь, настигнутый меткой стрелой птицелова, Пусть не будет птенцов у тебя и гнезда никакого, Пусть воды позабудешь ты вкус, черный вестник злосчастья Пусть погибнут птенцы твои вместе с гнездом от ненастья Если ты полетишь, да погибель с тобой будет рядом, Если сядешь, да встретишься ты с омерзительным гадом! Пусть увидишь ты до наступления смертного часа, Как твое будут жарить на угольях старое мясо, Пусть в беспамятстве жалком у адского ляжешь преддверья Пусть на части тебя разорвут и пусть вырвут все перья!