Арабская поэзия средних веков

Аш-Шанфара

* * *

Когда в науке нет ни сердцу обороны, Ни помощи уму – пускай умрет ученый! Судьбы не изменить: ее судил Аллах, И мудрость мудрецов развеялась, как прах. Не может человек бежать велений бога, От неба и земли отвлечься хоть немного. По торному пути покорным чередом - Потомки умерших – мы к пращурам идем. Давно я не дивлюсь тому, что пресыщенье И муки голода – в противоположенье. Стреляю, но врага щадит моя стрела, Зато стрела судьбы мне прямо в грудь вошла. В побеге лиственном сокрыта кость людская, И кровь от корня вверх течет, не иссякая. Зло не смыкает глаз и головы сечет, Как предугадывал разумный звездочет. Растратив золото на щедрые даянья, Великодушие лишается признанья. Жизнь порождает страх, и люди как во сне Летят во весь опор у страха на спине. Проснитесь наконец, обманутые дети! Вы слепо верите лжецам былых

столетий. Корыстолюбие, не знавшее препон, В могилу их свело, и умер их закон. Они твердили вам, что близок день последний, Что свет кончается,- но это были бредни, Но это ложь была! Не слушайте речей Извечной алчностью палимых главарей! И ближний, как чужак, порой наносит рану. Благоразумие да будет вам в охрану. Я сердце оградил от радостей земных, Когда увидел смерть в числе врагов своих.

* * *

О земные цари! Вы мечтаете смерть обмануть, Но единым злодейством означили жизненный путь. Что же истинной доблести вы не спешили навстречу? Даже баловень женский порой устремляется в сечу. Люди верят, что будет наставник ниспослан судьбой, Чья высокая речь зазвучит над безмолвной толпой. Не томись в ожиданье, надежду оставь, земножитель! Для тебя твой рассудок – единственный руководитель. Он во благо тебе, чти его справедливый устав И в скитаньях своих, и на якорь у пристани став. Это множество сект для того существует на свете, Чтоб царей и рабов завлекать в хитроумные сети. Люди чашами иьют наслаждений губительных яд, Ни смиренницы юной, ни гордой жены не щадят, Как восстания зинджей жестокий главарь или злобный Вождь карматский… Поистине, все на земле им подобны. Удались от людей, только правду одну говорящий, Ибо правда твоя для внимающих желчи не слаще.

* * *

Ни на один приказ, ни на один совет Мне от моей души в ответ ни слова нет. В ошибках каяться? Но поглядите сами: Числом они равны песчинкам под стопами. Существование не стоит мне забот. Не все ли мне равно, кто хлеба принесет И кто мне уделит от своего запаса - Плеяды, Сириус иль звезды Волопаса?

* * *

О сердце, горсть воды, о сердце наше, где Причуды мечутся, как пузырьки в воде! Что изменяет их, и что там колобродит, И что Асму и Хинд в минувшее уводит? Словарь – что человек: в нем и добро и зло. В составе нашем все, что мрачно и светло. Мы будем времени служить питьем и пищей, Доколе в богача не превратится нищий. Как сокол – кроликов, лишенный прежних сил, В несчастье Кайс врагов о милости просил. По мне, к достойнейшим такой не сопричтется: Душе пристало пить из чистого колодца.

* * *

В Египте – мор, но нет на свете края, Где человек живет, не умирая. Рассудок наш у смерти на виду Пытается предотвратить беду. Какой араб, иль перс, иль грек лукавый В расцвете сил, величия и славы - Пророк иль царь – остался невредим, Когда судьба открылась перед ним? Закон стрелы: лететь быстрей, чем птица, Щадить стрелка и крови не страшиться. Своей спиной, как пленные рабы, Мы чувствуем следящий взор судьбы.

* * *

Разумные созданья бессмертного творца Идут путем страданья до смертного конца, И смертным смерть вручает подарок дорогой: Наследникам – наследство, покойнику – покой.

* * *

Говорящим: «Побойся всезрящего бога!» - Отвечай: «Хорошо, погодите немного!» Семизвездью, играющему в буккару, Уподоблю цветы и траву на ветру. Но никто из живых ни в почете, ни в славе Уподобиться канувшим в землю не вправе. Я другим подражаю, стараюсь и я Приспособиться к путанице бытия. Многим смысл бытия разъясняет могила, А меня жизнелюбие опустошило. Мне, по правде сказать, не опасен сосед, Я и знать не желаю – он друг мне иль нет, Потому что моя не красива невеста И насущный мой хлеб не из лучшего теста.

* * *

Преследователь спит. Мы в темный час идем. Отважный свой поход мы будем славить днем. Богатства на земле взыскует человек - И в чистой кипени надмирных звездных рек. Воитель со щитом, жнец со своим серном. Чьим хлебом первый сыт, обходят землю днем И возвращаются под звездами домой - С убытками один, со славою другой. И все, кто сеет хлеб, и все, кто ищет клад, Стригут своих овец и прочь уйти спешат. Где быть седлу – окно, где быть окну – седло. Все в жизни у тебя навыворот пошло. И время у тебя скользит, как темнота, Как саранча, когда бледнеет красота Изглоданной травы… О, сирые края! Из рта верблюжьего так тянется струя Слюны из-под кольца, когда в глуши степной Тиранит всадника невыносимый зной. Ты

брата своего всегда судить готов, А на твоем челе – печать твоих грехов. Ты вовсе не похож на льва из аш-Шари, Ты – волк. Тогда молчи и брата не корп. Жизнь медленно ползет, пока надзора нет; Посмотришь – нет ее, давно пропал и след Повсюду власть свою распространило зло, Проникло в каждый дол и на горы взошло. Пусть говорливостью гордится острослов, Что Мекку восхвалял: «О матерь городов!» «О матерь тьмы ночной!» – так он лозу нарек Пусть будет молчалив разумный человек. Стремишься к выгоде, а что находишь ты? Сам назовешь себя добычей нищеты. И пусть не лягет злодей, что он аскет прямой! О, как мне обойти такого стороной? Когда ты смерть свою увидишь впереди, Скажи: «Презренная, смелее подходи!» Скажи: «Убей меня!» Когда она грозит, Не стоит прятаться за бесполезный щит. Возвышенных надежд моя душа полна; Столкнут ее с горы дурные времена. С престола своего нисходит гордый князь, Бледнеет плоть его, преобраялаясь в грязь, Уходит, бос и наг, и князю не нужны Ни земли многие, ни золото казны. Когда приходит гость еще в пыли пустынь, Встань и приветь его и хлеб к нему придвинь. Не презирай того, кто беден, слаб и мал, Такой и льву не раз в несчастье помогал. Стремятся юноши к походам боевым, А рассудительность потом приходит к ним. На смерть мой сон похож, но пробуждаюсь я, А смерть – всевечный сон вдали от бытия. И пусть бранят меня, пусть хвалят – все равно, Раз тело бренное уже погребено. И все равно теперь истлевшему в земле, В чем повод к смерти был: в копье или в стреле. Кто воду из бадьи в степи безлюдной пьет, А кто с людьми живет и собирает мед. Есть мед – и хорошо, а меда нет – беда, Но не тужи, не плачь, не жалуйся тогда. И мы состарились, как пращуры до нас. А миг похож на миг, и час похож на час, И ночь сменяет день, и ясная звезда Восходит в небесах и тает – как всегда.

* * *

Одно мученье – жизнь, одно мученье – смерть. Но лучше плоть мою прими, земная твердь! Пуста моя рука и нёбо пересохло, Но жадно смотрит глаз и ухо не оглохло… Глядите: человек выходит со свечой, Чтоб высоко поднять огонь во тьме ночной. Ему потребен врач, он тешится надеждой Насытить голод свой и плоть прикрыть одеждой. Но тот, кто спит в земле, избавясь от забот, Ни разорения, ни прибыли не ждет. Копье, петля и меч ему всю жизнь грозили, Он покорялся их неодолимой силе, Но не страшится он в объятиях земли Ни длинного копья, ни шелковой петли, Ни острого меча. Лишившемуся тела До кличек и обид нет никакого дела. За брань и похвалы, покинув этот свет, Он благодарен всем. Но мертвым счастья нет! Пускай завистники своей достигнут цели, Чтоб смерть у мертвецов отнять не захотели. Душа-причудница служанку-плоть бранит, А плоть покорствует и верность ей хранит, И каждый замысел своей хозяйки вздорной Спешит осуществить исправно и покорно. Растение плоду все соки отдает, А человек ножом срезает этот плод. И кто-то седину закрашивает хною; Но как же быть ему со сгорбленной спиною? И кто-то вздор несет, рассудок потеряв, Пока не схватит смерть безумца за рукав. Все на одно лицо: исполненный гордыни Сын знатной женщины и жалкий сын рабыни. Смерть приготовила напиток для меня И сохранит его до рокового дня. Хоть время говорит отчетливо и внятно, А все же речь его не каждому понятна. И тлен и золото – у времени в руках. Где прежде был дворец, там вьется мелкий прах. Обитель райская открыта человеку, Зане он совершил паломничество в Мекку!

* * *

Довольствуй ум досужий запасом дум своих, Не обличай порока, не укоряй других. Своей бедой не надо судьбе глаза колоть, Когда преступно сердце и многогрешна плоть. Хоть привяжись он втайне веревкою к звезде, От смерти злой обидчик не спрячется нигде. Разит, как рот девичий, смертельное копье, Меж ребер клык холодный – и ты в руках ее. Она и без кольчуги – что дева без прикрас. Хинд и Зейнаб – вот поле ее войны сейчас. Верблюд изнемогает и дышит тяжело, А смерть опять бросает добычу на седло. Повержен храбрый воин, и кровь, как водомет, Шипит в глубокой ране и прямо в небо бьет. Теперь его согбенной не выпрямят спины Ни конь великолепный, ни трубный клич войны.

* * *

Ты в обиде на жизнь, а какая за нею вина? Твой обидчик – ты сам. Равнодушно проходит жена. И у каждого сердце палящей любовью объято, Но красавица в этом пред встречными не виновата. Говорят, что – бессмертная – облика ищет душа И вселяется в плоть, к своему совершенству спеша. И уходит из плоти… По смерти – счастливым награда В благодатном раю, а несчастным – страдания ада. Справедливого слова не слышал питомец земли, Истязали его, на веревке по жизни влекли. Если мертвая плоть не лишается всех ощущений, То, клянусь тебе, сладостна смерть после стольких мучений.