Арабская поэзия средних веков

Аш-Шанфара

* * *

От мертвых нет вестей, ушли, не кажут глаз, Но, может быть, они богоугодней нас? В неотвратимый час душа дрожит от страха. Но долголетие… уж лучше сразу – плаха. Все люди иа земле сойдут в могильный прах - И здесь, в родном краю, и там, в чужих краях. Обречена земля искать питья и пищи; Вода и хлеб ее – то царь, то жалкий нищий. Нам солнце – лучший друг, а мы бесстыдно лжем, Что поделом его бранят и бьют бичом. Во гневе месяц встал, едва земля заснула; Но и его копье с налету смерть согнула. Всевидящий рассвет уже заносит меч, Чтоб людям головы сносить наотмашь с плеч.

* * *

Подобно мудрецам, и я теперь обрушу Разгневанную речь на собственную душу. Из праха плоть пришла и возвратится

в прах, И что мне золото и что стада в степях? О низости своей толкует жизнь земная На разных языках и, смертных удивляя, Разит без промаха своих же сыновей. Мне, видно, суждено не удивляться ей. Я жил – и жизнью сыт. Жизнь – курица на блюде, Но в сытости едой пренебрегают люди. У жизнелюбия – причина слез во всем; И в солнечных лучах, и в сумраке ночном. От вздоха первого в день своего рожденья Душа торопится ко дню исчезновенья. Верблюды и быки спешат на водопой Прямой, проверенной и правильной тропой. И как путем кривым идти не страшно людям Под копьями судьбы, нацеленными в грудь им? Мне опротивел мир и мерзость дел мирских, Я вырваться хочу из круга дней своих. Отбрось тяжелый меч и щит свой бесполезный. Смерть опытней тебя. Она рукой железной И голову снесет, и в цель стрелу пошлет, И распылит войска – непрочный твой оплот. Она взыскует жертв и насыщает щедро Телами нашими земли немые недра.

* * *

Никогда не завидуй избранникам благополучия. Жизнь их тоже смертельна, и все мы зависим от случая. Чувства тянутся к миру, и страждет душа неразумная. Есть у времени войско, а поступь у войска – бесшумная. Если б знала земля о поступках своих обитателей, Верно, диву далась бы: на что мы свой разум растратили? Лучше б не было Евы с повадкой ее беспокойною. Влажность ранней весны превращается в засуху знойную. О невыгодном выборе ты не жалеешь пока еще, Но ты сломлен, очищен и ветвью поник увядающей. Не для мирной молитвы ты прячешься в уединении, Ты себя устыдился, бежал от стороннего мнения. Мне – душа: «Я в грязи, я разбита и обезоружена!» Я – душе: «Примирись! Эта кара тобою заслужена».

* * *

На свете живешь, к наслаждениям плоти стремясь, Но то, что приносят тебе наслаждения,- грязь. Измыслил названия, сушу и воды нарек, И месяц, и звезды… Но как ты солгал, человек! Тот взор, что на солнце порочная плоть возвела, К земле на поверку притянут веревками зла.

* * *

Так далеко зашли мы в невежестве своем, Что мним себя царями над птицей и зверьем; Искали наслаждений в любом углу земли, Того добились только, что разум растрясли; Соблазны оседлали и, бросив повода, То вскачь, то рысью мчимся неведомо куда. Душа могла бы тело беречь от всех потерь, Покуда земляная не затворилась дверь. Учи тому и женщин, чье достоянье – честь, Но будь поосторожней! Всему границы есть. Прелюбодейка спрячет под платом уголь глаз, И верная откроет свое лицо подчас. Дни сдедуют за днями, а за бедой – беда. От зла на белом свете не скрыться никуда. Гостить у нас не любят ни тишь, ни благодать; Того, что ненавистно, от нас не отогнать. Порой благодеянье ущерб наносит нам,- Тогда врагов разумно предпочитать друзьям. Приди на помощь брату, когда он одинок. Душе во благо веет и слабый ветерок.

* * *

Муж приходит к жене, ибо страсть отягчает его, Но от этого третье родится на свет существо. И пока девять раз будут луны друг друга сменять, Истомится под бременем тяжким страдалица мать. К тем извечным стихиям она возвратится потом, От которых мы все родословные наши ведем.

* * *

Сыны Адама с виду хороши, Но мне по нраву ни одной души,- Отрекшейся от суеты сует И алчностью не одержимой,- нет. Я камень всем предпочитаю: тот Людей не притесняет и не лжет.

* * *

О племя писателей! Мир обольщает ваш слух Напевом соблазнов, подобным жужжанию мух. Кто ваши поэты, как не обитатели мглы - Рыскучие волки, чья пища – хвалы и хулы. Они вредоносней захватчиков, сеющих страх, Как жадные крысы, они вороваты в стихах. Ну что же, примите мои восхваленья как дань: В них каждое слово похоже на резкую брань. Цветущие годы утратил я в вашем кругу И дней моей старости с вами делить не

могу. Уже я простился с невежеством ранним своим, И хватит мне петь племена ар-рабаб и тамим.

* * *

Если в нашем кочевье объявится мудрый ар-раид, Кто в награду его не приветит и не обласкает? Он сказал бы: «Вот земли, где колос недугом чреват, Где в колодцах отрава и влага источников – яд. Здесь мучительна жизнь. Как ни бились бы вы, все едино, Вам не будет пощады. Взыскуйте иного притина. Уходите отсюда! Примите разумный совет, Ибо здесь не бывает ни часа без горя и бед. Ускоряйте шаги! Путь спасения вам не заказан. Правду я говорю,- я веревками кривды не связан».

* * *

В обиде я на жизнь иль не в обиде, Но смерть свою приму я, ненавидя. В ожесточенье ждет моя природа Ее неотвратимого прихода. Но я столь грозной силе не перечу И терпеливо движусь ей навстречу. Уйду – и все несчастья и тревоги Останутся на жизненной дороге. Я – как пастух, покинутый в пустыне, Забочусь о чесоточной скотине. Как дикий бык, лишенный прежней мощи, Ищу губами хоть травинки тощей. Но вскоре у забвения во власти Я распадусь на составные части. Нe знаю дня такого, чтобы тело Помолодело, а не постарело. И у меня, о дети Евы, тоже Проходит страх по ежащейся коже. Непритуплённый меч, готовый к бою, Навис и над моею головою. Удар меча тяжел, но смерть в постели, А не в сраженье во сто раз тяжеле. С природой нашей вечное боренье Приводит разум наш в изнеможенье. Я заклинаю: встань, жилец могилы, Заговори, мой брат немой и хилый. Оповести неопытного брата - Какими хитростями смерть богата? Как птичью стаю сокол бьет с налета, Так на людей идет ее охота. Как волк бродячий режет скот в загоне, Так смерть – людей в юдоли беззаконий. Ее клеймо – на стае и на стаде, Она не слышит просьбы о пощаде. Я думаю, все небо целокупно У смерти под рукою неподкупной, Настань их время – звезд не сберегли бы В своих пределах ни Весы, ни Рыбы. Все души зрит ее пустое око Меж точками заката и востока. Подарком не приветив человека, Смерть входит в дом араба или грека. И, радуясь, не отвращает лика От смертной плоти цвета сердолика. Она – любовь. У любящих в природе Пренебреженье к прежней их свободе. Ушедших не тревожит посетитель: Удалена от мира их обитель. И я гордился черными кудрями, Как вольный ворон черными крылами. Но жизнь прошла, и старость поразилась: Как в молоко смола преобразилась? Бурдюк с водой – и ничего иного Нет у меня для странствия ночного.

* * *

Рассудок запрещает греховные поступки, Но к ним влечет природа и требует уступки. В беде житейский опыт не может нам помочь: Мы доверяем кривде, а правду гоним прочь.

* * *

Я мог на горе им увлечь их за собою Дорогой истины иль близкой к ней тропою. Мне надоел мой век, я веку надоел. Глазами опыта я вижу свой удел. Когда придет мой час, мне сам собою с плеч Седую голову снесет индийский меч. Жизнь – верховой верблюд; мы держимся в седле, Пока воровка смерть не спрячет нас в земле. Аль-мутакарибу подобен этот мир, И на волне его я одинок и сир. Беги, утратив цель! С детьми Адама связь Наотмашь отруби, живи, уединясь! Сражайся иль мирись, как хочешь. Друг войны И мирной жизни друг поистине равны.

* * *

Лучше не начинайте болтать о душе наобум, А начав, не пытайте о ней мой беспомощный ум. Вот прощенья взыскав, человек многогрешный и слабый Носит крест на груди иль целует устои Каабы. Разве скину я в Мекке невежества душный покров Средь паломников многих из разноязыких краев? Разве чаша познанья для уст пересохших найдется У паломников йеменских, не отыскавших колодца? Их пристанища я покидаю, смиренен и тих, Чести их не задев, не унизив достоинства их. Молока не испив, ухожу, и погонщикам стада Слова я не скажу, будто мне молока и не надо, И в могиле меня обоймет утешительный плен, Не разбудит в ночи завывание псов и гиен. Тьмы рабов у тебя, ты несметных богатств обладатель, Но не рабской неволей ты столь возвеличен, Создатель!