Архив Долки
Шрифт:
— Эсхатология всегда привлекала умы людей, применяющих рассудок.
— Так вот, к слову о Церквях: у меня есть старинный друг, отец Гравей…
— Отец Гравей? Вот это имя! Я знаю отца Камна, цистерцианца{61}.
— Полегче, господин Де Селби. Отец Гравей — иезуит.
— A, ignatius elenchi!{62} Экий у вас славный друг, Майкл.
— Он на самом деле умнейший человек. Он мог бы с вами поспорить, точно говорю. Он о философии и церковной истории знает все.
— Не сомневаюсь, ибо
— Не досадит ли вам, если я приведу его с собой как-нибудь вечером в будущем месяце? Он составит прекрасную компанию, это я вам обещаю.
Де Селби от души и утробно рассмеялся, а затем разбавил напитки чуточкой воды.
— Конечно, приводите, — улыбнулся он. — Образованная компания — единственная вещь, которой я со всей очевидностью в этом доме не располагаю, хотя уединение, увы, бoльшую часть времени необходимо мне для работы. Вы это понимаете, я уверен. Сие не означает, что я должен жить в одиночном заключении. Однако скажите мне вот что, Майкл.
— Да-да. Что именно?
— Его достопочтенная персона склонна к стакану доброго виски или же предпочитает красное вино?
Превосходный вопрос в о человеке, которого он ни разу в жизни не видел.
— Я… не уверен. Наши встречи всегда проходили на нейтральной почве.
— Выбросьте из головы. Тут вина хоть залейся, пусть и не домашнего.
Вот так обо всем и уговорились. Но руку Де Селби Мик пожал в дверях на прощанье не менее чем через час. Разговор их внезапно занесло в местную политику, и тут в кои-то веки была территория, где Де Селби не был в себе уверен и временами терялся, зато Мик давно поднаторел.
Глава 9
Старые пестрые дома разнородного размера вдоль узкой набережной Лиффи, казалось, клонятся вовне, словно пытаясь разглядеть себя в водах, однако в приятной прогулке Мика ныне взор его на них не отдыхал. Мик думал, пусть и без угрюмости. Его посетила мысль, помстившаяся умной, ловкой, даже дерзкой. Что правда, то правда: подводный призрак Августина она не развеивала, да и нервно-психотические отклонения Де Селби не упраздняла, однако в Мике укрепилась убежденность, что она поможет ему что-то предпринять, дабы предотвратить — возможно, полностью, но уж точно в текущем времени, — воплощение какого бы то ни было плана наслать разор на род людской. Мик был доволен. Он решил отправиться в тихое место, где имеются алкогольные напитки, и там, дай бог, не пить, а попробовать что-нибудь здоровое, освежающее, безвредное. Простое осмысление — планирование — вот что требовалось.
А что же отец Граней? Да, Мик соблюдет договоренность и приведет его в гости к Де Селби. Посещение это, глядишь, окажется ценным, и к тому же он был рад, что Хэкетт отказался. Мик чуял, что присутствие Хэкетта может стать трудностью или даже препятствием, то же относилось и к шагам, которые ему предстояло предпринять позднее — чтобы воплотить эту свою новую мысль.
Шаги привели его к «Метрополю» на главной улице Дублина. Ни кинотеатром, ни рестораном, ни танцзалом, ни питейным заведением это место не именовалось, хотя содержало в себе все эти
Он уселся и заказал маленькую «Виши». Когда принесли заказанное из-за соседней ширмы, Мика ошарашила донесшаяся оттуда благодарность незримого клиента, недвусмысленно определяемая если не по тону, так уж точно по содержанию.
— В признательность за эту бутылку, моя дорогая коллин[22], я вознесу новену самому святому Мартину Турскому{63} за восхищение души твоей необратимо.
Куда деваться: Мик взял свой напиток и пересел. К счастью, сержант Фоттрелл был один. Из старомодной учтивости поднялся и протянул руку.
— Так-так, прости Господи, вы, должно быть, преследуете меня детективно?
Мик хохотнул.
— Вовсе нет. Я хотел тихого пития и подумал, что здесь меня никто не знает.
— А, так бес детей своих не бросит.
Любопытно: это нечаянное столкновение с сержантом, похоже, не укротило Мику его смутного желания побыть одному. Более того, сержанту он обрадовался. Извинился еще раз, что все никак не заберет свой велосипед из участка в Долки. Сержант изъял пространную верхнюю губу из стакана с ячменным вином, скривив ее в знак полного отпущения грехов.
— Там, где ваш велосипед сейчас, — произнес он торжественно, — куда более безопасное место, чем сам высший путь, интуитивно говоря.
— О, я просто подумал, что велосипед может вам мешать.
— Он под замком в камере номер два, и здоровью вашему куда лучше быть с ним поврозь. Изложите мне вот что: как вам пришелся полицейский Хват?
— Мы виделись и прежде, конечно. Очень приятный человек.
— Чем он был занят, перцептивно говоря?
— Он возился с проколом шины.
— Ах-ха!
Сержант ухмыльнулся, глотнул своего напитка и слегка нахмурился, задумавшись.
— То был третий прокол за неделю, — сказал он тоном, в котором сквозило удовлетворение.
— Скверный показатель, похоже, — отозвался Мик. — Это попросту паршивая планида или паршивые дороги?
— За мелкие наши проселки Совет{64} пусть отвечает — они худшие на всю Ирландию. Но полицейский Хват пробил себе шину в полпервого в понедельник, в два в среду и в полседьмого в воскресенье.
— Откуда же вам может быть это известно? Он ведет журнал?
— Нет, не ведет. Я знаю дату и время вопучеюще потому, что это моя достославная персона произвела проколы моим же перочинным ножиком.
— Небеси, но зачем?
— На благо полицейского Хвата. Однако сидючи здесь, я созерцательно осмыслял говорящие картинки, что кажут наверху. Они суть утонченная досягательная наука, без сомненья.
— Это большой шаг вперед по отношению к немому кино.
— Вам известно, как они устроены?
— О да. Фотоэлектрический элемент.
— Стало быть, да. Почему, коли можно превратить свет в звук, нельзя превратить звук в свет?