Архив Долки
Шрифт:
Сцена была подлинна и непререкаема, однако в противоречии с тем, что сказал сержант. Не чудовищно ли намекать, что крошечные человечки, отвоевывавшие торф вдали, — частично велосипеды? Он покосился на сержанта. Тот уже утрамбовал табак, похожий на торф, и достал коробок спичек.
— Вы уверены в человечности велосипедов? — осведомился у него Мик. — Разве это не противоречит учению о первородном грехе? Или молекулярная теория и впрямь так опасна, как вы утверждаете?
Сержант ожесточенно сосал трубку, спичка захлебывалась.
— Она в два или в три раза — либо промежуточно — опаснее, чем быть могла бы, — ответил он мрачно. — Рано поутру я частенько думаю, что в четыре, и, свят-свят, поживи вы там несколько дней и сполна и привольно позволь себе наблюдать и проверять, вы бы знали, насколько определенна несомненность определенности.
— Полицейский Хват не походил на велосипед, — сказал Мик. — Заднего колеса у него не было, да и звонка на правом большом пальце не очень-то.
Сержант глянул на него с некоторым сочувствием.
— Ну не вырастет же у него из шеи руль, однако я видел, как он пытается проделать кое-что куда более пронзительно неописуемое. Не замечали ли вы странное поведение велосипедов в провинции — или же скорее-людей-велосипедов?
— Нет, не замечал.
— Это исконная катастрофа. Когда человек слишком попустительствует, вы мало что заметите, поскольку время он в основном проводит, облокотившись о стенку или же стоя, подперев себя одной ногой, на дорожке. Такой человек — тщетное явление громадного обаяния и силы, а также очень опасный субчик.
— Опасный для других людей, хотите вы сказать?
— Опасный и для себя, и для всех. Я когда-то знал одного человека по имени Дойл. Он был на тридцать один процент.
— Ну, это не очень серьезно.
Сержант натужно пыхал трубкой — та теперь действовала установленным порядком.
— Возможно. Скажите мне спасибо. В семье имелось три брата Дойла, и все они были слишком уничижительно бедны, чтобы располагать велосипедами поголовно. Некоторые не догадываются, насколько везучи, когда один другого бедней. Но вот незадача: один из братьев выиграл в «Джоне Булле»{71} приз в десять шиллингов. Как только я уловил точное дуновение этого ветра, так сразу понял: предстоит предпринять стремительные меры, иначе в семье появится два новеньких велосипеда, ибо, как вы понимаете, я могу красть лишь конечное число велосипедов в месяц. К счастью, я был знаком с тамошним почтальоном и сделал ему внушенье направить призовой чек мне. Почтальон! Ах, великий, милый, бурый хлопотун!
Воспоминания об этом госслужащем, казалось, зародили в сержанте печальную сардоническую усмешку, сопровожденную затейливыми помаваньями его красных рук.
— Почтальон? — переспросил Мик.
— Семьдесят два процента, — тихо произнес сержант.
— Боже всемогущий!
— Круг в двадцать девять миль, на велосипеде, каждый день, сорок лет подряд, в град, дождь и снежные плюхи. Надежды вернуть его показатель к отметке ниже пятидесяти почти не оставалось. Я принудил его обналичить чек в закрытом отделении, и мы поделили деньги в общественных интересах, патерналистски.
Как ни странно, Мик не счел сержанта бесчестным: скорее сентиментален был сержант, а состояние почтальона означало, что никаких нравственных вопросов тут не замешано.
Он спросил сержанта, как в подобном положенье велосипед со своей стороны ведет себя в быту.
— Поведение велосипеда с очень высоким содержанием хомо сапиенс, — пояснил сержант, — весьма коварно и совершенно замечательно. Их никогда не увидишь в самостоятельном движенье, зато натыкаешься на них в самых несообразных местах, неожиданно. Видали ли вы когда-нибудь велосипед, прислоненный к буфету в теплой кухне, когда снаружи льет как из ведра?
— Видел.
— Не очень далеко от очага?
— Да.
— Довольно близко к семье, чтоб подслушивать, о чем толкуют?
— Видимо, да.
— Не в тысяче миль от того места, где хранят провиант?
— Такого не замечал. Боже милостивый, уж не хотите ли вы сказать, что эти велосипеды потребляют пищу?
— Их за этим никогда не застукаешь, никто никогда не ловил их с полным ртом тминного хлеба. Но мне известно одно: еда исчезает.
— Что?!
— Не единожды замечал я кое у кого из этих господ крошки на переднем колесе.
Мик довольно робко подозвал официантку и заказал еще питья. Сержант был смертельно серьезен, сомнений в том никаких. И этого человека Мик решил призвать на помощь в решении загадки святого Августина. Он почувствовал себя странно подавленным.
— Никто не замечает, — тихонько продолжил сержант. — Том считает, что за пропажу харчей отвечает Пат, а Пат думает, что замешан Том. Мало кто догадывается, чтo в этом устрашающе неупорядоченном доме происходит. Есть и всякое другое… но лучше об этом не говорить.
— Пoлно вам, сержант. Какое другое?
— Ну, человек на дамском велосипеде. Это уже на уровне сернистой безнравственности, и ПС[23] будет в, своем праве, запрещая подобным недостойным натурам и нос совать в церковь.
— Да… подобное поведение непристойно.
— Боже помоги нации, какая допускает слабину в подобных вопросах. Велосипеды потребовали бы себе право голоса и стали бы рваться в кресла Советов графств — чтобы добиться гораздо большего ухудшения дорог по сравнению с нынешними, ради своих низменных интересов. Но вопреки этому и напротив, хороший велосипед — славный напарник, друг, и есть в нем немалое обаяние.
— И все ж я сомневаюсь, что когда-нибудь сяду на велосипед, который сейчас у вас в участке в Долки.
Сержант задушевно покачал головой.
— Да бросьте, всего понемножку — дело полезное, оно вас делает выносливым, придает вам железа. Но, знамо дело, заходить слишком далеко слишком часто слишком быстро — дело вовсе не безопасное. Нажим ваших стоп на дорогу переносит в вас некоторое количество дороги. Когда человек умирает, говорят, что он возвращается ко праху, захоронительно, но избыток прогулок наполняет вас прахом куда раньше (или хоронит частички вас вдоль дороги) и ведет смерть вам навстречу. Неукоснительно знать, как лучше всего перемещать себя с одного места на другое, непросто.