Архивное дело
Шрифт:
– Такие господа, Антошка, как Ерофей Нилович, ремнями не подпоясывались. Они на подтяжках штаны носили.
Догадка не подтвердилась, и Антон завел разговор о Николае Тропынине. Дед Матвей знал Тропынина с того возраста, «когда Николаша под стол пешком ходил». Повзрослев, Николай быстро освоил грамоту и стал «закоперщиком» в местной комсомольской ячейке. В конце двадцатых годов его призвали на службу в Красную армию, откуда Тропынин вернулся в родные места уже в «чекистской» форме. Прослужил он здесь то ли до 1938, то ли до 1939 года и его перевели куда-то на новое место. С той поры ни в Березовке, ни в Серебровке он не появлялся.
– Строгим
– Как сказать… В то время чекистов вообще боялись пуще огня. По указанию Сталина они свирепствовали люто. Весь народ на колени поставили. Дураков не трогали. Уничтожали тех, кто поумнее да побоевее. И люди пали духом. В угоду чекистам стали сами придумывать «врагов». Обидится сосед на соседа и – заявление в НКВД. Оперуполномоченный тут же приезжает в село для разбора. Начинает свидетелей допрашивать, а те с перепугу несут напраслину на земляка без стыда и совести! Ну, как не упечь человека в кутузку или не подвести под расстрел, если все в один голос на него, бедолагу, дудят?.. – дед Матвей хмуро насупился. – Вот, когда на Лукьяна Хлудневского кто-то из наших деревенских донос накатал, Тропынин мигом объявился. Некоторые подпевалы, вроде большесемейного Троши Головизнева, от страху в штаны наложили. Стали юлить, дескать, на самом деле Лукьян – человек подозрительный, шибко уж молодым в председатели вышел и вроде не в ту сторону колхоз ведет. Меня тоже Николай пригласил в контору на допрос. Статью зачитал об ответственности за ложные показания. А я ему напрямик рубанул: «Тот, кто на Лукьяна бочку катит, будь он хотя бы и моим родственником, все равно – гнида! Лукьян – честный парень, колхозом правит умно». Больше ни слова из принципа говорить не стал. Только эти мои слова Тропынин и записал в протокол. Ефим Инюшкин так же, горой за Лукьяна поднялся. И другие сознательные мужики грудью в защиту Хлудневского пошли. Тем и оборонили его от ложного обвинения. После Тропынин спасибо нам сказал, что не стали подпевать оговорщику и не ввели следствие в заблуждение. В отличие от своих сослуживцев по НКВД Николай не стремился выполнять план по расстрелам. Он, наоборот, всячески выгораживал земляков. Наверное, поэтому его и убрали из нашего района.
Антон рассказал деду о ремне, которым якобы была привязана шестерня к ногам утопленника, обнаруженного у Ерошкиной плотины, и как, по словам Хлудневского, Тропынин быстренько спрятал этот ремень в брезентовую сумку. Дед Матвей долго раздумывал, чесал пальцами густую белую бороду. Наконец он категорично заявил:
– Если Николай вправду тайком спрятал тот ремень, значит, так надо было.
– Но ведь это запрещенный в следствии прием, – сказал Антон.
– Не мог Тропынин запрещенного приема допустить, – с прежней уверенностью заявил дед. – Тут, Антошка, или Лукьян тебе соврал, или Тропынин для пользы следствия не хотел тот приметный ремень людям показывать.
– Какие отношения у Тропынина с Жарковым были?
– Человеческие. По отдельным вопросам, бывало, крепко меж собой схватывались. Кулаком по столу стучали. Ну а в большинстве случаев понимали друг друга без крика и беседовали мирно, как друзья.
– Не пытался ли Тропынин обелить Жаркова?
– Ежели Афанасий не виновен был в смерти утопленника, зачем его, уже отсутствующего в Березовке, грязью поливать?
– А если виновен?..
Дед Матвей нахмурился:
– Если бы да кабы, то во рту росли б грибы, а они там не растут…
Закончив разговор с дедом, Антон Бирюков почувствовал странную беспомощность, какой обычно не испытывал
Глава 10
Утром в понедельник, в самом начале рабочего дня, Бирюков обстоятельно доложил прокурору со следователем собранную за выходные дни информацию. Рассматривая на пожелтевшем листке газеты «Штурм пятилетки» найденные Хлудневским в тайнике рассохшегося сундука старые деньги, прокурор заговорил:
– Заинтриговал ты, Антон Игнатьевич, меня своим рассказом. Исчезновение председателя Жаркова конечно же не обошлось без возбуждения розыскного дела. Надо нам истребовать из архива эти материалы.
– Розыск, по всей вероятности, оказался незавершенным, – сказал Бирюков.
– Но на основании собранных тобою фактов, может быть, удастся по розыскным материалам выстроить убедительную версию.
– А какой смысл, Семен Трофимович? – спросил следователь Лимакин. – Что из того, если мы даже и установим преступника? Все сроки ведь уже давно миновали…
Прокурор сосредоточенно задумался:
– Если нам удастся установить преступника, мы, Петр, большое дело сделаем.
– Какое?
– Реабилитируем председателя колхоза Жаркова.
– А если ремень на ногах утопленника действительно принадлежал ему?
– Этим ремнем мог воспользоваться не только хозяин. Скорее всего, именно так и было.
– Ну а допустим, что утопленник – на совести Жаркова?..
– Значит, поставим в его биографию точку, и пусть селяне навсегда о нем забудут.
– Выходит, сработаем впустую? – спросил Бирюков.
– Установить точный исторический факт – дело не пустое.
– Эксперты что говорят? – спросил Бирюков.
Прокурор развел руками:
– Что они могут сказать по останкам полувековой давности. Криминалист утверждает, что металлическая конструкция, обнаруженная в захоронении, – самодельный протез правой ноги ниже колена. Признаков износа на нем не обнаружено. Да и как в том ржавом металлоломе определишь износ?.. Судмедэксперт… – прокурор глянул на часы, – обещал быть здесь через десять минут, но мы уже больше часа разговариваем, а его все нет.
Дверь кабинета внезапно открылась, и легок на помине вошел судебно-медицинский эксперт Борис Медников.
– Опаздываешь, Боря, – сказал ему прокурор.
– Я никогда не опаздываю – задерживаюсь, – буркнул судмедэксперт, усаживаясь на стул рядом с Бирюковым.
Бирюков положил на его плечо свою ладонь:
– Маршал Жуков говорил: «Человек, позволяющий себе “задерживаться” более, чем на пять минут, не соответствует занимаемой должности».
– Потому Георгий Константинович и маршалом стал. Я же за два года только до ефрейтора дослужился, – отпарировал Медников. – В археолога меня превратили, да еще торопите…