Аристократия духа
Шрифт:
– Великая любовь может пробудиться только великими достоинствами. А если любить нечего - любовь будет ничтожной, чтобы она о себе не думала... Вы не согласны, мистер Кейтон?
Энселм пожал плечами. Он вообще-то не любил разговоры о любви.
– Не знаю, мисс Сомервилл. Я несведущ в этих вопросах, но, по-моему, любви нужно избегать. Я удивляюсь, когда слышу о радостях любви. Любовь, в сущности, не знает осуществившихся чаяний. Либо она становится обыденностью и вовсе исчезает, либо ... отсутствие взаимности, боль потери, скорбь измены - такая мука и столько печали... Овидий прав, страдания, неразлучные с любовью, бесчисленны, как раковины на берегу морском... Я боюсь любви.
Мисс Хилл недоумённо посмотрела на Кейтона.
– Тот, кто никогда не искал ни дружбы, ни любви, в тысячу раз беднее того, кто их утратил.
– Лучше быть бедным, чем несчастным, мисс Мелани. Уединение спокойнее и полезнее. К тому же ни в одном человеке способности не раскроются до тех пор, пока он не научится жить в уединении. Чем больше уединения, тем человек сильнее...
– Я слышала высказывания многих ученых мужей, утверждающих то же самое, и их величие подтверждает вашу провоту, но зачем вам нужна сила? Как вы используете её в вашем одиночестве? Или вы говорите о силе духа, которая позволит прожить без любви и без дружбы?
– мисс Мелани недоумевала.
– Я говорил скорее о силе интеллекта, о стремлении постичь потаённое.
– Значит, вы не верите в любовь, не верите в дружбу... Видимо, как сейчас модно, не верите и в Бога. Во что же вы верите?
– изумилась Мелани.
Кейтон заметил, что мисс Сомервилл смотрит на него очень внимательно и тоже ждёт его ответа. Он улыбнулся.
– Это не совсем так, мисс Хилл. Атеизм - это вера в то, что всё, в сущности, мертво и бездушно, это одухотворение смерти и омертвение духа. А я... всё же... люблю жизнь и к тому же... однажды в Мертоне я пережил странную ночь. Засиделся в библиотеке, устал, отложил книгу, и тут стал набрасывать какие-то строчки, что приходили в голову. И вдруг ощутил нечто... необъяснимое. В ту минуту во мне был Бог. Точнее сказать не сумею. Но это ощущение ...оно...- он чуть смутился, ибо пожалел, что вспомнил об этом, - оно испугало. Я ощутил свою мощь - и сразу - смертность. В этом было немного гордыни, но скорбь... скорбь была безмерней.
Я быстро поднялся, собрал книги и заспешил домой. Проходил мимо храма, и тут неожиданно, хоть и был уверен, что двери заперты, толкнул их. Они тихо открылись. Я никогда не был там в такое время - вне службы, без освещения старый готический храм казался незнакомым. Но страх мой здесь прошёл, я успокоился и вдруг пришло новое ощущение ...
– глаза его на мгновение померкли, - теперь я был в Боге. И на мгновение проступила... вечность. Я был вечен, неуничтожим, бессмертен, нетленен. Продолжалось это недолго... но такие минуты незабвенны и неизгладимы. Я не хочу быть атеистом, мисс Хилл. Атеистам и не снились такие мгновения. Если вселенную лишить Бога, что же останется? Отчаяние. Пустота. Ничтожество. Пошлость....Я не одержим верой, не фанатик и не догматик, но если я боюсь любви, то в Бога я хочу верить, мисс Хилл...
Девицы выслушали его молча и переглянулись. Мисс Сомервилл тихо обронила:
– Пока вы боитесь любви, это желание будет неисполнимым...
Он промолчал.
– Ни один смертный не защищен от любовных мук, - проронил мистер Остин Роуэн, глядя на девиц почти не мигая.
– Страсть может воспламенить как глупца, так и ученого, как простолюдинку, так и королеву. Кто над ней властен?
Мисс Сомервилл, заметив, что Кейтон не ответил ей, с улыбкой, которая тронула губы, но оставила грустными ее глаза, заметила:
– Мистер Кейтон немного похож на колдуна и, хоть и отрицает свою склонность к чародейству, наверное, знает эту тайну - быть неподвластным любви.
Кейтон рассмеялся.
– Колдунам, владевшим бесовскими чарами, удавалось не столько избегать любви, мисс Сомервилл, сколько, наоборот, потворствовать своим желаниям... А впрочем...
– тут он вспомнил историю, прочитанную им когда-то в сборнике легенд Шотландии.
– Не всегда. Я вспомнил одно забавное предание, - глаза Кейтона заискрились, голос приобрёл подлинно колдовскую напевность.
– В шотландской деревне Салтпанс все знали, что школьный учитель Джон Фиан сведущ не только в латинской грамматике, но и в чёрной магии. При этом мерзавец был весьма женолюбив и не пропускал ни одной милой мордашки. К тем, кого не удавалось обольстить словами, он применял чары, и однажды заставил одного школяра, у которого была хорошенькая сестра, пробраться в её спальню в полночь и похитить три рыжих волоска с ее головы, чтобы использовать их для колдовства.
– Кейтон игриво сощурил глаз.
Все разговоры в гостиной смолкли, все обернулись к Кейтону и слушали.
– Но не тут-то было. Сестра проснулась, поймала братца за руку и била до тех пор, пока он во всём не признался. Затем, посоветовавшись с матерью, которая немало знала о таких вещах, жертва страсти колдуна придумала шутку. На следующее утро мальчик пошёл в школу с тремя рыжими волосками, завернутыми в холстину. После уроков Фиан поспешил домой, где завернул полученные волоски в бумагу, исписанную магическими символами, и сжёг её в пламени свечи, произнося при этом могучие приворотные заклинания, которые должны были заставить ту, с чьей головы они взяты, страдать от любви к нему.
Все завороженно слушали.
– Но он не знал, что принадлежали эти волоски вовсе не девице, а хорошо откормленной молодой телке, которую её мать выращивала на продажу.
– Кейтон улыбнулся по-мефистофелевски.
– И вот после полудня раздались мычание и топот копыт в коровнике - похоже, колдовство Фиана сработало. Телка сорвала дверь в петель, устремилась по деревенской улице, остановилась перед дверью Фиана и замычала... В последующие недели Джон Фиан не знал покоя: когда он пытался учить детей, мычание страдающего от любви животного срывало уроки, когда же учитель посещал церковь, животное приходилось выводить из храма. Колдун превратился в посмешище всей округи...
Все рассмеялись, а Энселм уже тише заметил:
– Как видите, мисс Эбигейл, колдовство вовсе не защищает - ни от любви, ни от насмешек.
Она бросила на него странный взгляд и промолчала.
Между тем мистер Роуэн осторожно спросил мисс Хилл, а что она считает подлинной любовью? Мисс Мелани окинула спрашивающего высокомерным взглядом. Впрочем, с её округлой и симпатичной физиономией изобразить такие сложные чувства было трудно и лицо её просто приобрело выражение насмешливо-задорное и чуть заносчивое.
– Любовь - это чувство, которое позволяет не видеть недостатки людей, мистер Роуэн, прощать слабости ближних, быть снисходительным и добродушным. Вы не согласны?
Мистер Роуэн улыбнулся.
– По-моему, мистер Кейтон прав, утверждая, что любовь подлинно романтизирует личность, права и мисс Сомервилл, полагая, что любовь к ничтожеству чести не делает. Именно поэтому, любой здравомыслящий человек перед тем, как начать романтизировать личность, должен убедиться в её достоинствах.
– Любовь - страсть, а не здравомыслие! Если вы способны год убеждаться в достоинствах человека, прежде чем влюбиться, то вы понятия не имеете о любви!
– высказав этот убедительный аргумент, мисс Хилл пришла в прекрасное расположение духа.