Асфальт
Шрифт:
– Котя, я же не знал…
– Для кого Котя, а для кого Константин Владимирович, понял?!.
И пошёл такой разговор, в котором Миша барахтался, как утопающий или вязнущий в болоте. У Миши ничего не получалось сказать. Котя зацеплялся за каждое слово и жестоко, умело и ловко выворачивал его наизнанку. Да и сама крыша, на которой они находились один на один, усиливала страх и безвыходность ситуации.
В конце концов Котя потребовал отдать ему деньги в уплату за то, что Миша находился на, как говорил Котя, «его крыше».
– А денег нисколько нету, – продолжая сидеть, сказал Миша.
– А если
– Ну нету. Точно нету.
– А если найду, что тогда мне с тобой делать?
– Если найдёшь – тогда заберёшь, – ответил Миша.
Он не ожидал последовавшей реакции. Котя побледнел и резко схватил Мишу за лицо жёсткой пятернёй.
– Ты кому, сука, дерзишь, а-ай?! Ты кому, падла, так отвечаешь? – перешёл на какой-то свистящий шёпот Котя. Это Мишу и напугало и рассердило одновременно. В эту секунду Миша понял, что просто так он от Коти не отделается. А тот продолжал шипеть, давя пальцами Мише на лицо. – Твои деньги, они уже мои, понял? Но если я их найду, если ты мне, сучоныш, сказал неправду, то что тогда я с тобой буду делать…
Котя с силой толкнул Мишу ладонью в лицо.
– Ох, блядь, молись, чтобы я ничего у тебя не нашёл. Но не ссы, ты всё равно попал.
На этих словах Котя взял Мишину сумку, сунул в неё руку, достал последовательно яблоко, а затем бутерброд. Яблоко он сразу выбросил, оно полетело и скрылось за краем крыши, бутерброд он сначала укусил и бросил туда же. Откусанный кусок пожевал и выплюнул в сторону. Следом он извлёк фонарик, остальное – карандаши, ластик, коробку с пастельными мелками – он просто вытряхнул на жесть крыши. Карандаши с шумом покатились вниз.
– Фонарик не бросай, – крикнул Миша.
– Ой, – ехидно ойкнул Котя, – у него голос прорезался! А хули мне его не бросать.
– Это отцовский фонарик, – испуганно, но громко сказал Миша.
– А тебя как зовут, родной? – неожиданно спокойно сказал Котя, заглядывая Мише в глаза.
Миша к этому моменту уже стоял. Котя оказался не выше Миши ростом, но он стоял чуть ниже.
– Миша, – ответил Миша.
– Как?! – переспросил Котя. – Миша!
– Так вот, Миша! Мне по хую, как тебя зовут и кто у тебя батя, – Котя сунул фонарик в опустошённую сумку, – я его заберу…
– Не могу отдать… – Миша схватил сумку правой рукой. Схватил как мог крепко и с крепким же намерением не отдавать её.
– Да чё не могу, Миша? Чё ты жмёшься, как девочка, – с какой-то совсем уж обидной писклявой нотой сказал Котя и дёрнул сумку на себя.
Миша подался вперёд и неожиданно для обоих толкнул Котю в грудь свободной левой рукой. Котя дёрнул сумку сильно, а от этого толчок получился ещё сильнее. Котя стоял спиной к краю крыши и к уклону. Он потерял равновесие, стал опрокидываться, разжал пальцы, державшие сумку, а Миша почти упал на него.
– Ах, сука! – только и выдохнул ему в лицо вонючий и кислый воздух Котя.
Миша снова его толкнул от отчаянного желания отпихнуть от себя всё страшное и мерзкое всего мира, которое было тогда для него сосредоточено в человеке, который его мучил и издевался над ним последние пятнадцать – двадцать минут его жизни.
Котя нелепо засеменил назад, пытаясь удержать равновесие. Всё произошло очень быстро. Котя, перебирая ногами, стараясь не упасть на
Миша после этого стоял пару секунд неподвижно. Потом он быстро собрал все свои вещи. Он очень быстро всё собрал, сползал к краю за карандашами, которые лежали у жёлоба. Он очень хотел глянуть вниз, но не решился. Всё это время было очень тихо. Миша ждал криков снизу, ждал, что начнётся шум и беготня. Но было тихо. Никто, видимо, не проходил мимо. Стонов или других звуков тоже не было слышно. Пять этажей дома старой постройки были изрядной высотой. Миша только слышал, как колотится его сердце, отдаваясь пульсом в ушах и висках. А ещё он почему-то старался не дышать.
Он пару раз сильно ударился о какие-то чердачные балки, когда покидал страшную крышу. По лестнице подъезда он сначала побежал вниз, но оглох от громких своих шагов, и ему хватило сил спуститься по лестнице, изображая спокойствие самому себе. На лестнице он никого не встретил.
Дверь подъезда вела во двор, а не на ту сторону, куда упал Котя. Во дворе никого не было. Летний день, начало четвертого. Мише казалось, что за ним уже гонятся неведомые люди. Но он прошёл через двор спокойно, пересёк ещё один двор и ещё один. Миша вышел на улицу. На улице были люди, ездили машины. Он увидел стоящий на остановке автобус, побежал и сел в него. В автобусе ему стало спокойнее. Он проехал тогда много остановок. Билет с него не спросили. Потом он вышел из автобуса и минут сорок возвращался в обратном направлении пешком.
Мишин дом находился не очень близко от того, с той самой крышей, но и не далеко. Миша с совершенно пересохшими губами и глоткой зашёл в свой подъезд и, как ему самому показалось, буквально проскользнул на свой этаж, снова никого на лестнице не встретив. Дверь он открыл, ни разу не звякнув ключами. Потом он сидел в своей комнате, не шелохнувшись, на кровати до прихода с работы мамы. К вечеру у него поднялась температура.
Котя тогда разбился. Миша слышал впоследствии разговоры своих дворовых приятелей или тётушек во дворе. Поговаривали, что Котю сбросили с крыши его же дружки. Говорили, что мать его сильно убивалась, когда её сына Костю хоронили. Но ни мальчишки, ни тётушки Котю не жалели, а скорее наоборот. Тайной его смерти сильно никто не интересовался.
Но Миша всё лето ждал, что его найдут некие всесильные сыскные органы. Он жил в страхе. Сколько же страха и невыносимой тяжести тайны вынес Миша тогда. Как же ему хотелось поделиться этой тяжестью и тайной с кем-нибудь.
В известной степени именно непроходящий страх и тайна были одними из причин столь сильного Мишиного желания покинуть родной Архангельск как можно скорее. Эти причины были не основными. Но когда Миша улетал поступать в Москву и понимал, что улетает надолго, а скорее всего, навсегда, ему, сидящему в выруливающем на взлётную полосу самолёте, вспомнились и крыша, и тот солнечный день, и неуклюжий взмах руками. Котя так беспомощно взмахнул руками за миг до того, как исчезнуть из Мишиной реальной жизни и перейти в страхи, тайны и сны.