Атилла
Шрифт:
Сидящие у огня слушали с большим вниманием и, похоже, верили каждому слову колдуна. Да, верили искренне. Это шахиншах видел по лицам людей, по тому, как они слушали, боясь пошевелиться… Спросить бы этого умника, где он видел, чтобы бедняки были равны господам… Но здесь не место и не время поднимать шум, надо потерпеть. Ждать осталось совсем немного. Скоро, может быть, уже через неделю всё кончится. Шахиншах знает: каждому будет определена его собственная судьба. Хочешь прими её такой, какая есть, а не хочешь – хоть головой о стену бейся, изменить ничего нельзя. А ещё можно тешить себя грёзами, которым никогда не суждено сбыться, но проще всего – уйти из жизни, броситься в огонь или воду. Ничего, тем, кому особенно не терпится на тот свет, помогут его мечи и стрелы!
Шахиншах Едигер подумал о предстоящем походе в Фаруз. Надо будет срочно отправить к Бахраму ещё гонца, пусть шахзада поспешит с возвращением. А он тем временем обрушится со своим войском на Фаруз, это осиное гнездо, где не оставит в живых ни одного жреца. Уничтожит всех!
Он покинул храм и, спускаясь по лестнице, пытался представить, что же ещё наплёл жрец этим несчастным? Сказал, что всех – и раба, и господина его – ждёт один конец – могила? Да, в этом ты прав, негодяй, всех нас ожидает семь аршинов земли. Но верно и то, что пока раб жив, прав у него не больше, чем у собаки. Завтра, или по возвращении из Фаруза, тебя, зловредного фанатика, отправят в ад за то, что баламутишь народ, вбиваешь в головы тёмных, диких людей недовольство шахиншахом. А может, я тебя, мерзкого, сброшу в подполье к твоим львам. Тогда тебя и похоронить по-человечески нельзя будет.
Пора было спать, но шахиншах, вернувшись во дворец, тотчас послал за визирем и вызвал гонца. Он продиктовал секретарю послание к сыну. Кончив писать, секретарь дал грамоту шахиншаху. Тот прочитал и остался доволен. Он подписал своё послание, в котором умолял сына Бахрама вернуться как можно скорее, поставил печать и, свернув грамоту трубочкой, протянул гонцу. В попутчики гонцу он дал стражника, унука по происхождению. Парень был светловолосый, голубоглазый и долговязый.
– Ногами землю небось загребаешь? – усмехнулся шахиншах, окинув унука взглядом.
– У меня стремена длинные, господин, – ответил тот.
Стражники закрыли за гонцами дверь, а шахиншах продолжал сидеть, в задумчивости глядя перед собой. Через два-три месяца шахзада будет здесь. К тому времени всё закончится. Он, шахиншах Ирана Едигер, к расправе с врагами готов.
IX
Варвары на службе империи
В начале V столетия растущие Восточная и Западная империи Рима стали использовать в армии наёмников. Имперские полководцы предпочитали использовать племена прирождённых конников; азиаты – гунны, аланы, авары и булгары – служили в лёгкой кавалерии лучников. Германские племена, населявшие равнины между Дунаем и Чёрным морем, – в основном, готы, герулы, вандалы, гепиды и лангобарды – набирались в тяжёлую кавалерию, так как отлично владели копьём.
Восточная Римская империя имела множество пеших воинов из своих собственных провинций, хотя на службе состояли и некоторые варвары – германцы и славяне. На Западе лишь небольшой процент численности армий был представлен жителями римских провинций. Поэтому пешие солдаты, как и конные, вербовались из варваров; пехота – в основном, из франков и бургундов.
Император Восточной Римской империи Лев I и его преемник Зинон, перестав доверять федератам, начали формировать войска из жителей внутренней империи. В частности, исаврийцы стали вытеснять варваров из восточной римской армии. Ко времени Юстиниана в имперских армиях насчитывалось почти равное количество варваров и профессиональных войск, набранных из граждан империи.
В битвах с персами, вандалами и готами император Велизарий целиком полагался на свою кавалерию, состоявшую из трёх типов воинов: тяжёлый римский конный лучник, лёгкий конный лучник – федерат-гунн, а также тяжёлые уланы из числа готов, герулов или лангобардов.
Во время битвы азиатский лёгкий конник постоянно избегал лобовой атаки. Если дальние обстрелы из луков давали неприятелю желаемый эффект, гунны прибегали к мечам и лассо, уничтожая противника.
Сакмар-менбашу было известно, что угры поклоняются идолам, выточенным из дерева, а некоторые племена – медведям. Он два года служил Куриш-ильтотару, учил его воинов верховой езде и умению воевать в седле. Сам он оставался верен Тангрэ и не хотел прыгать через костёр, но угры всё же заставили. Это был обряд очищения огнём. Каждый, кто приходил к уграм, должен был прежде очиститься от грехов. После обряда очищения Куриш встретил его, а также Рухила и Рамула с распростёртыми объятиями. Дождались кузнечных дел мастера Туграна с Атиллой. Рядом с Куришем стояла Айгуль-апа. Она обняла любимого племянника, который, прыгая через костёр, чуть подпалил себе волосы.
– Голубчик мой ненаглядный приехал к нам! – причитала женщина.
Куриш-ильтотар повёл гостей в свой бревенчатый дворец. По угорскому обычаю, раньше, чем гости войдут в дом, полагалось выносить им угощение. Когда унуки подошли к воротам дома, появилась стайка девушек с большими деревянными блюдами в руках, наполненными жареной гусятиной. Таков был обычай – потчевать гостей мясом этой птицы. Прежде всего девушки поднесли блюда Рухилу с Рамулом, а уж потом всем остальным. Гости выбирали куски по вкусу. В ворота они имели право войти лишь после того, как справятся со своим куском. Когда все прошли в ворота, Куриш сказал жене:
– Ты видела, Рухил с Рамулом съели по крылышку? Значит, скоро покинут нас. А вот Сакмар-менбаш и Атилла съели по грудке. Эти погостят подольше…
– Вот и хорошо, – отозвалась жена, не придавая значения местным приметам, – я очень соскучилась по Атилле.
Все прошли в тронный зал. Айгуль обняла племянника и сказала мужу:
– Ты только посмотри на него! Посмотри, как вырос, хоть сегодня женить можно! – Она с нежностью потрепала племянника по спине.
Дом у Куриша был новый, сложенный из жёлтых, как янтарь, брёвен. Стены гладко ошкурены, окна украшены резьбой. И трон Куриша-ильтотара был с резными узорами, а подлокотники с двух сторон изображали медведей. Звери были, как живые. Атилла невольно протянул руку и погладил их.
Куриш воссел на свой трон, а гости устроились по левую и правую руку от него. Тётя Атиллы, Айгуль, села на трон чуть поменьше, справа от мужа, и усадила Атиллу рядом с собой. Тут к ним подошла светлая голубоглазая девочка. На ней было голубое платье из китайского шёлка, ворот которого был оторочен мехом выхухоля.
– Ты кто? – спросил Атилла.
– Я дочь ильтотара, – ответила она. – Отец оставит тебя у нас, потому что ты съел гусиную грудку. Сакмар-менбаш тоже останется. – Всё это она сказала совершенно серьёзно, без тени улыбки, не глядя на Атиллу.
Атилла даже рот открыл от удивления. Он никогда не слышал, что у Айгуль-апа есть дочь. Хотел возразить ей, да не сразу нашёлся, что сказать. Было обидно, что какая-то девчонка командует им, сыном Мангук-хана, решает за него, остаться ему или нет.
– Я Атилла, сын Мангук-хана, – сказал он.
– А меня зовут Куркем. Отец мой – ильтотар Куриш. Это он велел мне встать около тебя. Отец отдаёт за ваших джигитов наших девушек. А сейчас мы перейдём в обеденную залу, и я сяду рядом с тобой. Тётя твоя, Айгуль, – мама моя.
– Выходит, мы родственники.
– Родственники, – подтвердила девочка обыденным каким-то голосом. – Мама тоже так говорит.
Айгуль прислушалась к их разговору. Оба были заняты друг другом и совсем не слушали взрослых. Их беседа показалась ей совсем не детской. Куркем, по мнению женщины, держалась очень уж смело. Девочке-подростку не подобает так вести себя.
Тётя шепнула Атилле на ухо:
– Куркем – не дочь мне. Я взяла её на воспитание.
Атилла посмотрел на девочку и усмехнулся: