Атомные в ремонте
Шрифт:
Я пошел посоветоваться к П.Г.Котову. Он остановился в квартире для высокопоставленных гостей завода, и вечером я его там застал. К разговору подключился Игорь Владимирович Коксанов, заместитель П.А.Черноверхского, приехавший обеспечивать сдачу головных лодок и остановившийся в этой же квартире. Коксанов обладал на редкость острым умом и быстрой реакцией. На моих глазах он сделал карьеру
От младшего военпреда до первого заместителя министра судостроительной промышленности. Я еще не закончил излагать свои вопросы, а он уже сообразил, что для сдаточных лодок принятие моих предложений было бы невыгодно. И он мне решительно отказал. Павел Григорьевич почему-то проявил необычную для него пассивность и промолчал. Я ушел, не солоно хлебавши.
Надо сказать, что я всегда иронически и даже неодобрительно относился к суете вокруг знаменательных дат. Я не вижу в них ничего магического. Какая разница – 50 лет или 49 лет и 9 месяцев? Что от этого меняется в природе явления? Создавалось впечатление, что наши идеологические теоретики, будучи не в состоянии проанализировать современные проблемы и наметить пути преодоления трудностей, просто листают календарь, находят там пяток юбилейных дат – вот и готова политическая программа. Давно прошедшие события начинают пропагандировать с такой неистовой тупостью, что не знаешь, как от всего этого отплеваться.
Поостыв, я понял, что П.Г.Котов побоялся сорвать установленный Д.Ф.Устиновым срок сдачи лодки. Я стал размышлять, а как поведет себя директор завода Е.П.Егоров, когда я обращусь к нему со своими просьбами. Видимо, ему всего важнее выполнить задание Устинова, а какой при этом будет объем работ – вопрос подчиненный. На этом-то я и решил его подловить.
Как я и предполагал, Евгений Павлович отверг мои предложения на том основании, что они ставят под угрозу срок сдачи лодки. На это я ответил, что Главкому не нужна лодка к юбилею, но с недоделками. Я сейчас отправлю ему шифровку и попрошу перенести срок на 20 ноября. Уверен, что срок перенесут, я уже консультировался по телефону. Евгений Павлович понял, что попал в ловушку. Вместо бодренького праздничного рапорта у него будет «жалкий лепет оправданья», если срок будет перенесен. Поэтому он позвонил Грязнухину и велел выполнить дополнительные работы в общий установленный срок. Мы с Дорожинским радовались, заводчане побранились, поднатужились и все сделали.
Лодку сдали 3 ноября, она пошла на свою базу, а я поехал домой, испытывая смешанные чувства. С одной стороны, глубокую печаль вызывали возникавшие в памяти картины пожарища и мысли о погибших моряках. С другой стороны, я испытывал удовлетворение от факта досрочного ввода в строй лодки и приобретения опыта устранения последствий аварии, похожих на боевые повреждения.
В феврале 1972 года стало известно, что подводная лодка, которую в свое время прозвали «Хиросимой», терпит бедствие в Атлантическом океане. В одном из отсеков возник пожар, который погасить не смогли. Моряки были вынуждены покинуть и соседние отсеки, так как загазованность не позволяла в них находиться. Лодка всплыла, хода она не имела. Вскоре загазованность стала такой, что весь личный состав покинул отсеки и собрался в ограждении рубки. В лодку спуститься было нельзя, выйти на надстройку невозможно, так как разыгрался сильнейший шторм.
Но хуже всех было двенадцати морякам, которые находились в кормовом отсеке. Они вовремя загерметезировались, и к ним не попали газы, выделявшиеся при пожаре. Горел соседний с ними отсек, в котором был выходной люк. Путь к нему был отрезан.
К лодке подошло наше торговое судно, которое оказалось ближе других к месту трагедии. Затем подошли еще один наш транспорт и несколько американских военных кораблей, предложивших свою помощь. Командир лодки от американской помощи отказался. Тем временем шторм разбушевался еще сильнее. Попытки гражданских судов взять лодку на буксир оказались тщетными. Подойти близко не давала волна, а издали не могли даже подать конец. Когда же ценой неимоверных усилий заводился буксир, его мгновенно разрывало, как нитку. Этот сюжет повторялся несколько дней, пока не пришла помощь с Северного флота.
В первый же день аварии
Пока корабли Северного флота пробивались сквозь шторм к аварийной лодке, информация поступала только от капитанов гражданских судов, которые сообщали, что лодка пока держится на плаву. На третий день было замечено, что лодка увеличила осадку, видимо, какие-то отсеки заполнялись водой.
Лодка была далеко от нашей страны, около Флориды, и помощь смогла прийти только на восьмой день. С этого времени стала поступать хотя и лаконичная, но конкретная информация. На командный пункт в Москве вызывались специалисты с дежурных постов и от промышленности. На выработку и передачу рекомендаций уходило несколько часов. За это время обстановка на лодке коренным образом менялась: ветер менял направление и силу, огонь где-то разгорался, а где-то утихал, спасатели и экипаж также своими действиями также меняли ситуацию. Поэтому, когда получали из центра устаревшие рекомендации, Касатонов только плевался. Все решения ему готовили Марат и Сенатский из аварийно-спасательной службы.
Шторм не утихал. «Бештау» тоже долго не мог взять лодку на буксир, так как рвались тросы, и пеньковые, и стальные. С мясом были вырваны кнехты, и единственным, за что удалось зацепиться, было аварийно-спасательное устройство для подъема затонувшей лодки. Это толстый стержень с набалдашником, прозванный моряками не слишком прилично в честь тогдашнего начальника аварийно-спасательной службы контр-адмирала Чикера.
На лодке пожар начал утихать. Удалось провентилировать центральный пост и связаться по переговорной трубе с кормовым отсеком. Там был порядок. Находившийся там капитан-лейтенант Борис Поляков взял на учет имевшуюся пресную воду, какое-то количество сырой картошки, установил очередность вахт и отдыха. В полнейшей темноте, холоде, при нехватке кислорода и жесткой качке моряки не потеряли бодрости духа. Уцелевшие переговорный и дефферентовочный трубопроводы были использованы для подачи в отсек чистого воздуха и пресной воды.
Разведка других отсеков показала, что в некоторых продолжается пожар, а в два отсека поступает вода через распаявшиеся теплообменники и прогоревшие кабели размагничивающего устройства.
Экипаж лодки держался стойко, хотя я не могу себе представить, как они разместились в ограждении рубки, где место есть для пятерых, а людей было больше сотни. Там их доставало холодной волной, било качкой, неизвестно, чем они питались. Когда лодку удалось взять на буксир, часть экипажа сняли вертолетом. Вертолетчик проявил высочайшее мастерство и смелость, ведь при таком шторме немыслимо даже взлететь с палубы крейсера. Впоследствии он был награжден орденом Красного Знамени. Когда немного стих ветер, на лодку были переброшены канаты с эсминцев, и по этим канатам людей перетягивали лебедками. Говорили, что даже смотреть на это было страшно.
Буксировка длилась около трех недель, причем очень помог Гольфстрим, с которым совпадал курс. Гольфстрим прибавлял к скорости буксировки два-три узла. Лодку привели в губу окольную около Североморска в апреле.
Встречать лодку мы ехали в поезде вместе с заместителем Главкома В.Г.Новиковым. Его занимали думы о том, как бы эта катастрофа не отразилась на репутации нашего управления и, в конечном итоге, на его карьере. Меня же тревожило, как я буду дефектовать лодку и куда поставлю ее в ремонт.