Атомный век
Шрифт:
– Всё… отвернулся… командир, я его держу на мушке… – с придыханием сообщил Гуча таким тоном, как будто выполнял тяжеленную работу
Берзалов сделал вдох, мысленно перекрестился, вскочил и шагнул из-за спин «шкафов» к костру. С этого момента время стало резиновым и словно разложилось на сто тысяч крохотных мгновений, и он увидел.
Варево в котле бурлило и выплескивалось наружу, заставляя ноздри трепетать от вкусного запаха. Тот, который в реглане, шевелил палкой дрова и не заметил Берзалова. У человека же с чёрной бородой в форме лопаты сделалось изумленное лицо, но и реакция была почти мгновенной. Пока он тянулся куда-то вбок, к сапогу, где, должно быть, у него было спрятано оружие, Берзалов успел краем глаза оценить положение часового, который находился чуть сзади, справа и который, оплошав, только-только взялся за ремень, чтобы сдернуть с плеча автомат. Тот, что рубил дровишки, выронил топор. Топор ещё не успел коснуться земли, а Берзалов встретился с взглядом с бородатым, повёл стволом автомата и покачал головой, говоря тем самым, что не надо рыпаться, не надо. Ни к чему хорошему это не приведёт. Остальные: двое у палатки – заморыши, один, голый по пояс, возящийся с мясом, замерли, словно парализованные, словно их хватил удар молнии. Потом Берзалов услышал, как щёлкнул выстрел и как летит пуля, и как она попадает в часового с чавкающим звуком: «Чмок!» И закричал диким голосом, даже не обернувшись, потому что знал, что Гуча, даже несмотря на свой бешеный темперамент, стреляет без промаха:
– Вашу-у-у Машу-у-у!.. Без шуток!!! Лагерь окружен! Все под прицелом! Никому не дёргаться!
Словно в подтверждение его слов с насыпи ударил пулемёт, и прочерки трассеров, словно небесная длань, легли на далёкий лес. В довершение: «Пуф-ф-ф… пуф-ф-ф… пуф-ф-ф…» – не так, конечно, шустро, но тоже не менее весомо, дал очередь Чванов, и за лагерем, в поле, среди березок и осин взорвались гранаты с сухим, коротким стоном. Тем, кому были знакомы эти звуки, вздрогнули, а кто не был знаком, втянул голову в плечи. Последнее сделали вовсе не те, которые сидели у палаток и возились с мясом, а те, что у костра.
– Руки!!! Руки на шею! – орал Берзалов, да так, что готов был сорвать голосовые связки.
К нему уже бежали и справа, и слева, задыхаясь от натуги:
– Мы здесь, командир! Мы здесь!!!
– А ты откуда такой взялся?! – ничуть не испугавшись, спросил бородатый и напрягся так, что казалось, вскочит, а такого ведь не остановишь даже выстрелом в упор.
Заметил он и микрофон у Берзалова, и его экипировку, в которой не было ничего лишнего, и, разумеется, спортивную фигуру, которую невозможно было спрятать ни под бронежилетом, ни под разгрузкой, ну и конечно, битую во всех отношениях морду боксёра. А это было страшно, потому что справиться с бывалым человеком не всякому по плечу. Но бородатый не испугался.
«Шкафы» же, напротив, к удивлению Берзалова, сделались неживыми и словно окаменели, выпучив глаза, как на привидение. Бородатый же послушно вернул руку на колени и сказал вполне миролюбиво:
– Сидим по-доброму, чай пьем, тут является ты, аки ангел…
– Нам нужен вертолётчик! – не стал слушать его Берзалов. – Отдайте нам его, и мы расходимся краями по своим делам, – добавил он своим хриплым, злым голосом и для убедительности похлопал левой рукой по автомату, не убирая однако пальца с крючка. – Ты кто такой? – он показал стволом на человека в реглане и с перевязанными запястьями. Откуда у тебя эта куртка?
Он даже не успел понять, чем тот пахнет, ясно только, что не добродушием и не по-свойски, не по-армейски, а как-то странно, как будто тонким запахом стылого пожарища. А это был нехороший запах, фальшивый запах, запах бывалого бандита, у которого душа выгорела до самого-самого дна, и больше гореть нечему.
– А нет вертолётчика! – заорал, словно очнувшись, одни из тех, кто был квадратным, как шкаф. – Нет, и всё!!!
Лицо у него налилось краской, и Берзалов понял, что человек готов сорваться с резьбы и его ничего не вразумит: ни автоматы, ни пулемёты, ни то, что его голова наверняка в перекрестии снайпера.
– Тихо, Гундоба! – оборвал его бородатый. – Видишь, человек нервничает! Не ровён час, стрелять начнёт… – и усмехнулся так нехорошо, что Берзалов понял, что без крови не обойтись, хотя кровь-то уже пролита.
– А мне наплевать! – всё-таки вскочил квадратный Гундоба.
«Бах!» – Морозов не оплошал, и пуля попала Гундобе в затылок. Он рухнул плашмя прямо в костёр, опрокинув котёл с кипящим мясом.
Берзалову в первую очередь почему-то было жаль мясо, а потом уже воинственного Гундобу. Всё мгновенно пришло в движение, люди у костра, над которым шипел белый дым, пригнувшись и закрывая головы руками, метнулись в разные стороны, подальше от Берзалова, под снайперки Гучи и Морозова, под пулемёт Колюшки Рябцева, под гранаты Чванова и Сундукова. Им не страшны были ни очереди поверх голов, ни Гаврилов, ни Юпитин с Жуковым, которые выросли словно из-под земли и страшным голосом орали в свою очередь:
– Лежа-а-а-ть, суки! Лежа-а-а-ть, падлы!!! Дур-р-рилки картонные! Убьё-ё-м!!!
– Вашу-у-у Машу-у-у!.. – вторил им Берзалов и стрелял поверх голов.
Кто-то дёрнулся, поймав пулю, и ещё, и ещё, и только после этого всякое движение замерло. Так и положили всех семерых вокруг костра, от которого поднимался белый дым и нехорошо несло горелой плотью.
– Эх, такой обед испортили… – сказал кто-то с сожалением.
– Юпитин, Жуков, обыщите! – приказал Берзалов.
Он боялся, что в пылу неразберихи убьют вертолётчика, хотя уже понял, что никакой он не вертолётчик, а просто присвоил себе чужую одежду, и что разговорить его надо было в любом случае. И тотчас застрекотал пулемёт на железнодорожной насыпи, посылая очередь за очередью в сторону поля и леса.
– Уходит! – заорал кто-то из своих. – Пацан уходит, сволочь! – и бил, и бил из пулемета.
Берзалов оглянулся: между осинам мелькала куртка, отороченная белым мехом. А по тому, как дёрнулся на крик бородатый, понял, что беглеца надо взять во что бы то ни стало, ибо, похоже, наяривал он целенаправленно в лес и может привести подмогу.
– Не стреляйте! – крикнул он в микрофон всем: Морозову, Колюшке Рябцеву, Гуче и Чванову на насыпи. – Я возьму!
Плохим бегуном оказался малый в куртке, настолько плохим, что одним махом израсходовал весь запал, хотя от страха и мелькал, как заяц, первые двести метров. Берзалов, который тренировался больше на выносливость, чем на взрывную реакцию, поотпустил его и дал выдохнуться. А потом уже стал медленно, но верно нагонять с каждым шагом, приноравливаясь к ритму погони. И уже был уверен на все сто, что малому в куртке конец, что вот-вот он сам ляжет костьми не дальше тех ивовых кустов и березок, за которыми начиналась низинка, как тот, похоже, на последнем издыхании, нырнул в заросли и… пропал. Через мгновение Берзалов был возле этих самых кустов и даже обежал их вокруг них. Что за чёрт! До леса было ещё метров сто. Спрятаться малому было негде. Он словно растворился в воздухе. Вот когда Берзалов пожалел, что не стрелял. Надо было валить его по ногам, да жалко было калечить. Всё-таки свой, молодой, родине нужен. А он возьми, да сбеги непонятно как. Берзалов сгоряча пронёсся до леска, недоумённо потоптался там, вернулся и только тогда обратил внимание на низинку. Это был даже не овраг и не лесная лощина, а просто начало странной дороги, которая упиралась в невысокий бугор. Обычно такие бугры образуются, когда бульдозером сгребают грунт, бугор зарастет, а дорога остается, потому что траву сильно примяли. Берзалов сделал шаг к эму бугру и: «Вашу-у-у Машу-у-у!..», вдруг понял, что видит продолжение колеи сквозь него, мало того, видит изгиб дороги, там – дальше, словно за травянистой пеленой. Да не какой-нибудь, а самой настоящей – лесной, широкой, хорошо утоптанной. Он сделал ещё два шага, прошёл сквозь склон бугра, как сквозь туман, и очутился не в поле, а в лесу. Деревья смыкались над головой, и вокруг царил зеленоватый сумрак, а за поворотом угадывались дома. Вот это да… подумал он. Ещё один квантор, на этот раз – лесной.
Когда он вернулся, Архипов в своей самоуверенной манере выговаривал Ивану Зуеву по кличке Форец:
– Что ты жрёшь, скотина?! Ты что жрёшь говно разное!
– Так-к-к… чего добру пропадать?.. – растерянно оправдывался Зуев, жуя то самое мясо, которое вывалилось из котла.
Архипов сунул дозиметр в мясо, ткнул им Зуеву по кличке Форец в морду и заорал:
– Смотри-и-и… уродина! Молодым хочешь умереть?! Да-а-а? Да-а-а? Да-а-а?!
Форец глянул на дозиметр и побежал в ближайшие кусты рыгать.
– Так… бойцы, все слышали?! – крикнул мудрый и уважаемый Архипов. – Прежде чем тащить что-то в рот, смотрите на дозиметр. – Норму знаете?..
– Знаем… – уныло раздалось в ответ.
– Так какого же лешего?! У нас этой жратвы под завязку! Лопатой греби! Ещё раз увижу, зубы выбью! Всю жизнь деснами жевать будете!
– Сейчас Форцу морду набью, – пообещал Юпитин, покосившись, однако, на Берзалова.
Гаврилов прокомментировал:
– Учи дураков, учи, всё без толку… – и болезненно покривился, мол, народ дикий, рисковый, мозгами не соображают, а всё жопой, жопой, через натуру добирает. Самосознания на копейку.