Атомный век
Шрифт:
Берзалов же подозревал, что Гаврилов видит его насквозь: его трусость, сомнения, нерешительность, и запаниковал, а в следующую минуту понял: хитрый прапорщик использует этот факт в своих целях. Хотя цель и была направлена исключительно на благое дело. Конечно же, Берзалов не мог согласиться, чтобы им манипулировали исподволь. Поэтому он не уступал пальму первенства:
– Пойду я!
– Дурилка я картонная! – вдруг воскликнул Гаврилов. – Одного не учёл, вам ведь больше поверят, чем мне, если что…
– Что если что?.. – с подозрением спросил Берзалов.
– Ну если… я погибну…
Белый шрам под ухом побелел у прапорщика ещё больше.
–
– Ну что не испугался… не сбежал… не предал… не ушёл…
– Куда-а-а?.. – с ещё большим подозрением спросил Берзалов.
– Ну-у-у… – помялся Гаврилов, – к «дубам», например…
– Знаете что… товарищ старший прапорщик… – начал заводиться Берзалов, цедя слова сквозь зубы. – Вашу-у-у Машу-у-у!.. В благородство играете?.. Приказываю… Вашу-у-у Машу-у-у!.. Моя машина идёт первой! Исключительно добровольцы! Если через час не подадим знака, уходите по маршруту и действуете самостоятельно в соответствии с планом. А когда вернётесь к нашим, доложите командованию все обстоятельства. Я ещё записку напишу на всякий пожарный, чтобы никто не сомневался в вашей честности и порядочности! Я уже не говорю о долге! Дату поставлю и время! Вашу-у-у Машу-у-у!..
– Зачем?.. – оторопело удивился Гаврилов.
– Так надо, – твёрдо сказал Берзалов, хотя совсем не испытывал этой самой твёрдости, а как всегда, страшно сомневался. – Записку вручите командованию, чтобы к вам не было претензий.
– Роман Георгиевич… – попробовал было возразить Гаврилов.
Но Берзалов его оборвал:
– Всё! Федор Дмитриевич-ч-ч... Всё! Идите готовьте экипаж.
– Есть готовить экипаж, – расстроено поднялся и козырнул Гаврилов.
И вот тогда-то Берзалов понял, что перегнул палку, что прапорщик ни в чём его не подозревает: ни в трусости, ни в слабости, потому что на лице у него было написано такое огорчение и разочарование, которые никак подделать невозможно. «Хороший ты мужик, – едва не расчувствовался Берзалов, – очень хороший, но всё равно я пойду первым, и баста!»
Потом он, всё ещё страшно расстроенный, потопал в соседний дом к бывшим рабам, которых обогрели и накормили от живота и которые всё ещё спали, как и Кец, без задних ног, разбудил Протасова и сказал:
– Мы сейчас уходим. Взять вас не можем. Но я вас прошу дойти до наших и передать донесение. Здесь вам пути два дня. Еду и оружие мы вам дадим. А на словах скажете, что мы вошли в квантор, ну… в этот туннель, – объяснил он, заметив, что Протасов его не понял. – Ну и расскажете, что да как. Я здесь всё изложи… – он протянул лейтенанту пакет.
– Как же мы дойдём?.. – огорчённо спросил Протасов, намекая на свою хромоту.
– Филатов!.. Померанцев!.. – крикнул Берзалов.
– Здесь мы! – оба появились, словно только и ждали, когда их позовут.
– Ну что?.. – таинственно спросил Берзалов.
– Нашли «ниву-шевроле». Побитая, он ездить можно, – по-деловому доложили они.
– Заправили?..
– Так точно, под завязку. И две канистры запаски.
– Ну вот, – будничным голосом сказал Берзалов, поднимаясь, – транспорт у вас есть. Приедете к нашим, там вас подлечат. Лейтенант, держи карту с маршрутом. Никуда не отклоняйтесь. Двигайтесь на север, в бассейне между реками Сосна и Дон. Ночуйте исключительно в поле. Да собственно, у вас одна ночевка-то и будет. А если поспешите, то и без неё обойдётесь. Берегитесь волков. Города объезжайте, них могут быть ловушки. Помните, что ваше главная цель – связь! Перед заставой в Ефремово дадите ракеты: две красные и одну зелёную.
– Две красные, одну зелёную, – погасшим голосом ответил лейтенант Протасов.
Накануне вечером он долго упрашивал Берзалова взять его с собой.
– Я три раза бежал. Меня ловили. На третий раз сухожилие перерезали. Убежать невозможно. Здесь надо знать ходы и выходы, то есть эти самые, как вы называете, кванторы.
– Ты пойми… – терпеливо, как больному, возражал Берзалов. – Вояка сейчас из тебя с такой ногой – вообще никакой. На тебя ветер подует, ты упадёшь.
И действительно, лицо у лейтенанта выражало крайнюю степень усталости. Казалось, толкни его, и он улетит, как лист на ветру.
– Ну и что?.. – твердил лейтенант. – Зато я злой…
– Мы тоже злые. Я бы ещё понял, если бы вы что-то знали об этих таинственных кванторах. Но вы ведь ни сном, ни духом?..
– Ну да… – уныло соглашался Протасов. – Не буду врать. В туннель никто из нас не попадал. Секретов «дубов» мы не знаем.
– И ребята твои тоже не в лучшей форме, – приводил следующий аргумент Берзалов. – Один слесарь из Сосновки, второй – комбайнёр из Кацапетовки. Какие вы бойцы? Больные насквозь. Свалитесь, возись с вами.
– А мальчишка?.. А собака?.. – с болезненной надеждой цеплялся Протасов, опираясь на самодельный костыль.
– Мальчишку мы бросить не могли, – объяснял Берзалов. – Мальчишка, считай, от верной смерти спасён. Ну а пёс – это его друг.
– Понятно… – уныло соглашался Протасов и смотрел на Берзалова просящими глазами.
Боялся он чего-то и пах горелой резиной – потерянной душой, в общем, перспективы у него в жизни были самые что ни на есть ужасные. Берзалов просто дальше не заглядывал – страшно было, поэтому, собственно, и не брал лейтенанта с собой. В какой-то момент ему стало его жалко, но он пересилил себя. Авось выживет, подумал он. Но с нами ему не по пути. С нами одни неприятности.
Если судьбу других он ещё мог предугадать, то в отношении собственной персоны у него была полная темень. Не видел он свою жизнь. Даже не представлял её. Не было у него таких талантов.
– Всё! – говорил он в десятый раз. – Всё, лейтенант… вопрос решён! Будет у тебя ещё время для подвига, будет, поверь мне, время такое. Потом спасибо скажешь. – И подумал, не объяснять же, что мы живём в атомный век, в котором на долю военных выпали все тяготы и лишения. И никуда от этого не денешься, даже если очень захочешь, разве что в «дубы» записаться? А ты, лейтенант, своё ещё хлебнёшь, потому что ты правильный человек, всё понимаешь и отлынивать от долга не будешь. Не будешь ведь? И с надеждой глядел на него – понял или нет?
– Да… – обернулся, уходя, Протасов, – «дубы» бронепоезда ждали.
– Како-о-ой бронепоезд?.. – безмерно удивился Берзалов, и от злости у него аж скулы свело.
Воистину мир полон неожиданностей. Это тебе не в окопе сидеть, подумал он сердито, испытывая самые негативные чувства и по отношению и к этому лейтенанту, и в отношении самой жизни в этот самый чёртов атомный век.
– Да болтали… – лейтенант Протасов кивнул в сторону оврага, где покоились «дубы».
Осуждает он нас, что ли? – едва не взвился Берзалов. Удивлению его не было предела. Но он не стал обострять вопрос – не ко времени, да и какая, к чёрту, разница, что думает лейтенант о своих бывших хозяевах, лишь бы доставил донесение. Если он нас осуждает, подумал Берзалов, то значит, мало горя хлебал, а если наивный – то дурак, потому что не бывает всеобщей справедливости ни при каком строе.