Атомный век
Шрифт:
– Где она?
– А вон там, – ответил Архипов.
Несмотря на то, что Берзалов попал в «родные» места, он со всей предосторожностью и со всей фантазией, на которую был способен, понатыкав в шлем веточек, выполз на открытое место и посмотрел в бинокль. Левый склон ущелья едва был виден на четверть, а дальше терялся в зеленоватой дымке.
Дот действительно был монументальным – не дот, а монстр: со множеством амбразур, смотрящих во все стороны, со стальными забралами. Берзалов определил его как «главный». Чувствовалось, что дот старый-старый и что
Кроме дота, Берзалов обнаружил ещё и туннель. Вот он-то заинтересовал его больше всего, потому что именно в туннеле, по идее, и может таиться этот самый Комолодун. Разумеется, Берзалов не поддался искушению прямиком направиться в укрепрайон. По прямой только дураки ходят. Однако он удивился одному обстоятельству – если это такой чудесный, напичканный механизмами Комолодун, то почему их до сих пор не обнаружили и не подняли всеобщую тревогу со всеми вытекающими последствиями? Не успел он об этом поразмышлять, как его знаками позвал Архипов.
– Капитан вернулся, – шепнул он, когда Берзалов подполз к нему.
Русаков поджидал их около бронетранспортёра и был угрюмым, как могильщик, откопавший Йорика. Оказалось, что они беспрепятственно перемахнули горку и обнаружили спуск в долину.
– А где Гуча?
– Гуча?.. – переспросил Русаков тем тоном, когда мало задумываются о самом вопросе, – полез вниз.
– Вашу-у-у Машу-у-у!.. – вспылил Берзалов. – Почему отпустил?
– Да я глазом не успел моргнуть, – без капли смущения ответил Русаков.
– Всё ясно, – среагировал Берзалов.
Его возмутило равнодушие капитана. А ещё у него не было сил что-либо объяснять, потому что не расскажешь же, что такое Спас и что значит быть самым фартовым в бригаде. Это не значит, что можно пускать всё на самотек, требовалось контролировать ситуацию. А Спас, между прочим, сообщил ему ещё утром тем ехидным тоном, от которого холодела душа, чтобы он в эту долину, то бишь укрепрайон без оглядки не лез и своих подчиненных туда без надобности не посылал и не уповал на случай, а думал прежде и действовал осторожно.
– Та-а-к, – сказал Берзалов тем тоном, который не предвещал для Русакова ничего хорошего. – Архипов, остаёшься старшим. Колюшка Рябцев – дежурный, следишь за связью. Машину замаскировать. А самим спрятаться, как цыплятам в траве, и носа не выказывать. А мы, – добавил он зловещим тоном, – пойдём с капитаном посмотрим, где он этот самый спуск в долину нашёл. Правильно, капитан? – уточнил он и едва не добавил: «Вашу-у-у Машу-у-у!..»
Из-за опасения перехвата они не включили систему «мираж» и, разумеется, не задействовали локальную связь.
– Правильно, – ответил Русаков, всем своим видом показывая, что он не чувствует за собой никакой вины и что он вечно и везде прав.
На этот дурацкий склон они взбежали
Уже на самом верху Русаков сказал:
– Стоп! – и показал, что здесь минное поле. После зимы и дождей грунт осел, и стали видны рифленые корпуса. – Итальянские, наши такие не делают.
– Значит, здесь точно были американцы, – сказал Берзалов отнюдь не миролюбивым тоном.
Злился он на Русакова, а за что, сам не понимал. Не любил он людей, которые шарахаются из угла в угол, хотя, конечно, если у тебя была такая женщина, как Зинаида, то ты её не сразу забудешь.
– Я даже больше могу сказать, – угрюмо заметил капитан Русаков.
– Ну, например? – в тон ему спросил Берзалов.
– А вот, пожалуйста…
Они как раз перемахнули через гребень склона, и Берзалов увидел десятки «абрамсов» и «бредли» и понял, что ошибся, что в долине за его спиной вовсе не кучи мусора, а заросшая травой та же самая американская техника. Вот где они прятались, подумал он, и вот, где их грохнули всех скопом, и вопросительно оглянулся на Русакова, совсем забыв о том, что раз есть подбитые «абрамсы» и «бредли», то где-то рядом обязательно должны быть лоферы с утиными клювами.
– Здесь спуск, – сказал Русаков, не особенно маскируясь.
– Пригни голову, – сказал Берзалов, хотя глупо было пригибать, если ты и так на виду у всей долины.
Он обнаружил непонятные бронеколпаки, а за ними – площадку, на которую вела лестница, и понял, что это пост корректировщика огня. Не удержался – поднялся на десяток ступенек и через узкие прорези бронеколпака разглядел долину и реку, которые были, как на ладони. Где-то там, вдалеке, что-то шевелилось.
Гуча сидел на этой площадке, свесив ноги и беспечно болтал ими, как школьник.
– Не страшно? – словно между делом, однако, с каплей яда спросил Берзалов.
Он ещё не понял, что здесь никого нет, но по привычке думал, что это ловушка. А ещё он обратил внимание, что металлическая площадка и камни были покрыты мелкой, как мука, «зелёной пылью», той самой смертоносной, от которой пол-экипажа у генерал-майора Грибакина «сгорело».
– Не-а-а… – весело, как на свадьбе, ответил Гуча. – Бура вот вспоминаю. «Не ходил бы ты, Андрюша, на войну», – говорила мне мама, а я, дурак, не послушался.
– Ну-у-у, Буру, считай, уже повезло, – заметил Русаков.
Берзалов только заскрипел зубами: я, конечно, тоже очерствел, но не до такой же степени, решил он, а капитан не имеет морального права обсуждать кого-либо из экипажа. Не в том он положении, чтобы нас, бывалых разведчиков, сравнивать с аэродромными бездельниками и летунами.
Вдруг, когда они начали спускались по лестнице вниз, капитан Русаков завёл старую пластинку:
– Я не верю в Комолодун!
Какое мне дело, неприязненно подумал Берзалов. Надо вести разведку, а не трепаться.