Айсолтан из страны белого золота
Шрифт:
крепок».
— Неправильно это. Наше время другое, мы
теперь хотим, чтобы все было и крепко и красиво.
— Ну уж не знаю, ты ученая. Может, это и
верно. Тебе виднее, что белое, что черное.
— Нязикджемал-эдже, я хоть и могу отличить
белое от черного, а вот видишь, свой дом не отличила
от чужого.
Нязикджемал щурит красноватые веки, окидывает
Айсолтан проницательным взглядом из-под седых
насупленных бровей.
— Эх, голубушка, когда в сердце большая радость
или печаль и все мысли летят в одну сторону, тут и
самой недолго залететь в чужое гнездо. Ты не думай,
что все это потому, что у нас дома построены как-то
не так.
Айсолтан невольно отступает в глубь веранды.
«Что же это такое? — проносится у нее в
голове. — Мы с Бегенчем еще не сказали друг другу ни
слова, а можно подумать, что о нашей любви знают
уже все! То Потды со своими глупыми шутками, то
теперь вот Нязикджемал. Не успели наши глаза обме-
няться взглядом, как весть об этом облетела,
кажется, уже весь колхоз. Должно быть, не зря говорится,
что и стены имеют уши. Ну что ж, мы ведь ничего
не крадем и краденого не прячем, нам нечего
стыдиться людей...»
— А то ведь знаешь, голубушками корова не
ошибается хлевом, — назидательно говорит Нязикджемал.
Айсолтан звонко смеется этому неожиданному
сравнению.
Искренно удивившись ее смеху, Нязикджемал
спрашивает:
— А что, голубушка, разве не так?
Айсолтан спускается с веранды.
— Ты привела славный пример, Нязикдже-
мал-эдже. Спокойной ночи!
Дома Айсолтан передает матери свой разговор
с соседкой, и обе от души смеются. Потом, взяв
узелок с бельем, Айсолтан идет в баню. Когда она
вернется домой, на веранде для нее будет
приготовлен и крепко укутан, чтобы не остыл до ее прихода,
чайник зеленого чаю.
Н акинув на плечи пестрый шерстяной платок
с длинной бахромой, опершись локтем о по-
душки, брошенные на ковер, Айсолтан пьет
чаи на веранде. Ее тугие черные косы, кото-
рые раньше были уложены вокруг головы,
теперь свободно падают на грудь и, как живые, скользят
по красному шелковому платью. Глаза Айсолтан
рассеянно блуждают, перебегая от низенького шкафчика
с посудой к столу, от стола к стулу, от стула к
расписанному цветами пузатому чайнику на ковре.
Нурсолтан, невысокая, полная, с приветливым,
добродушным лицом, приносит на веранду миску
парного молока. Покрыв ее тарелкой, она опускается на
коЕер напротив Айсолтан и украдкой поглядывает на
дочь. На широком лбу Айсолтан, на щеках около
небольшого, чуть толстоватого носа, в углублении
немного, округлого подбородка мелкими, как бисер,
капельками блестит пот. Большие черные глаза
лучатся радостью.
Уже давно замечает Нурсолтан, что дочь ее всту-
пила в пору зрелости. Уже не раз, ни слова не
говоря Айсолтан, отсылала она появлявшихся в доме
сватов ни с. чем. А когда попробовала Нурсолтан
заикнуться как-то о сватах дочери, так и сама была не
рада. Вспомнить горько, как ответила ей тогда
Айсолтан:
— Прошло то время, мать, когда девушек
продавали за калым, когда, не узнав, что у них на сердце,
выдавали замуж за немилых людей. Я свободный
человек и живу в свободной стране. Жизнь свою я
построю сама так, как захочу.
Крепко запали в память Нурсолтан эти слова, а
все томится ее душа, хочется увидеть дочь замужем
за хорошим человеком.
И, подперев ладонями подбородок, уткнув локти
в колени, Нурсолтан погружается в глубокую думу.
Айсолтан же, очнувшись от своих мечтаний, смотрит
на мать и видит, что у той что-то есть на уме. Сидеть
вот так и думать и молчать — это совсем не в
характере Нурсолтан. Она обычно сразу же выкладывает
все, что у нее на сердце. Такое непривычное
состояние должно быть для нее очень тягостно. И
Айсолтан хочет помочь матери излить свою душу. Не
расспрашивая ее ни о чем, она начинает разговор
издалека:
— Мама, посмотрела бы ты, как раскрывается
хлопок. Верно, уж через неделю тебе придется надеть
фартук.
Нурсолтан, мгновенно позабыв все свои тревоги,
выпрямляется и, глядя на дочь помолодевшими
глазами, восклицает:
— Ох, скорее бы уже он раскрылся, доченька!
Что может быть на свете лучше сбора хлопка! Мы
еще наденем фартуки!
— Правильно, мама. Я ведь знаю — если ты что
задумаешь, то уж поставишь на своем. А по дому
мы как-нибудь вместе управимся. Ночь длинна, успз-
ем и чурек испечь и обед сварить.
Но вот опять, словно облачке, набегает дума на
просветлевшее лицо Нурсолтан. Она отводит глаза
от дочери и, глядя куда-то в сторону, в темный сад