Банда - 3
Шрифт:
– Как?
– Ну, как, очень просто... Из баллончика в лицо прыснули. Он и вырубился. А Бильдину велели в машину садиться. Сел, не сопротивлялся. Побледнел только, дурным стал.
– Это как?
– Ну, как... То ткнется не туда, то дает мне портфель подержать, то говорит, у него на спине зачесалось, потом стал просить, чтоб позволили ему девочке позвонить... Поплыл мужик. Это бывает.
– Часто?
– Со всеми бывает, только по-разному...
– без выражения продолжал рассказывать Ерхов.
– Один в одно ударится, другой в другое... Один, помню, уделался... Стоит, а у него из штанины течет... По-разному, - Ерхов лежал, откинувшись на подушку, глядя в потолок. Лоб его покрывала испарина, рыжеватое, веснушчатое лицо казалось безжизненным.
– А Неклясов? Участвовал в похищениях?
– Нет, ему доставляли человека... Для последнего разговора.
– Он тоже уши отрезал?
– Пробовал как-то... Перемазался весь, рубашка в крови оказалась... Он очень переживает за свои шмотки... Как увидел, что рубашка в крови, тут же в истерику впал, содрал ее с себя, в камин затолкал и сжег.
– - А это зачем?
– Ну...
– протянул Ерхов, и легкая улыбка тронула его бесцветные губы.
– С виду он вроде крутой мужик, он и в самом деле крутой, но у каждого есть свой пунктик... Неклясов боится следы оставлять. Если есть возможность перчаток не снимает, даже ест в перчатках. Тонкие у него такие перчатки, черные. Лайковые... Если есть возможность не подписать бумагу, никогда не подпишет... Если надо записку передать, так напишет, что не сразу поймешь, о чем речь идет... Пунктик у него такой. Если вы с ним говорили, то, наверно, знаете, - Ерхов быстро взглянул на Пафнутьева.
– Знаю, - кивнул тот.
– Воды попросил, а потом побоялся стакан взять... Видно, вспомнил Штирлица - как немцы на стакане отпечатки пальцев засекли...
– Во-во, - обрадовался Ерхов тому, что его поняли, что разговор идет честный, открытый, и он ничего нового для этого человека не сказал, а значит, и в предательстве его никто не упрекнет.
– Бильдин говорил, что после того, как уши ему оттяпал, ты еще и на сковородке их поджаривал?
– спросил Пафнутьев.
– Да ну, поджаривал... Это он с перепугу. Опять же, когда человек без ушей, ему что угодно может показаться... Было дело, бросил его уши на сковородку... Кто же думал, что на него это так подействует... Ну, в общем, как увидел свои уши на сковородке, сразу и отключился. Неклясов говорит, а ну-ка ему нашатырь под нос...
– А где взяли нашатырь?
– Был у нас...
– Приготовлен?
– Да, в аптечке стоял.
– А что еще было в аптечке?
– Ну... Йод, бинты, лекарства всякие...
– Приспособления?
– Кое-какие...
– Какие именно? Утюги?
– подсказал Пафнутьев.
– Да что утюги... Одна дамочка не хотела поделиться...
– Ерхов усмехнулся.
– Поделилась. Неклясов где-то вычитал про китайскую пытку... Берется трехлитровая стеклянная банка, туда помещается голодная крыса... Потом эту банку привязывают к животу горловиной. И крыса начинает вгрызаться в живот...
– Кошмар какой-то!
– передернулся от ужаса Пафнутьев.
– Но до этого не дошло... Дамочка как увидела крысу у себя на животе, как почувствовала ее лапки с коготками... Все отдала. Но, по-моему, она после этого немножко дурная стала.
– Это как?
– Рассказывали ребята... Только кто к ней прикоснется легонько, к руке, например... Она в крик.
– Ее фамилия Забелина?
– спросил Пафнутьев.
– Да, кажется, так... Забелина. Эля... Элеонора ее зовут.
– А кто это проделывал, с крысой?
– Да все старались, как могли... С ней же, с крысой, не так просто управиться... Самим бы уцелеть...
– Предложил Неклясов?
– Не то чтобы предложил... Приказал. Эля, как увидела крысу в клетке, сразу готова была доллары отдать... Но Вовчик говорит, надо попробовать... Попробовали.
– А как вы узнали, что у нее есть деньги?
– Три овощных магазина в городе держит.
– Так... А яйца Веденяпину кто отрезал?
– Саша... Которого у Леонарда убили.
– Перемазался, наверно?
– Да нет, не очень... Как-то все удачно у него получилось.
– Тоже собаке отдали?
– Ну, не самим же есть.
– Поджаривали?
– На сковородку бросили, но так, для куражу... Мы заметили, что как только бросишь какой-нибудь орган.., не знаю, как сказать... Как только бросишь на сковородку, человек сразу в отпад.
– И что же, понравились собаке человеческие яйца?
– А, знаете, нет... Понюхала, помусолила, пожевала, а жрать не стала.
– Что же потом с ними сделали?
– В унитаз спустили.
– А Веденяпину показывали, как его яйца в унитаз спускаете?
– Ему тогда плохо было... Он только слышал, что воду спустили.
– Отдал деньги?
– А мы у него денег и не просили... Он подписал дарственную на дачу.
– Кому дача досталась?
– Никому... Дарственная потом пошла как юридическое подтверждение... Неклясов продал дачу... Вроде хорошо продал. Нам по тысяче баксов отстегнул.
– Каждому?
– Кто в операции участвовал...
– Слушай, ну, а зачем все-таки вот так круто с мужиком обошлись? Можно было как-то иначе подействовать...
– А уже ничего не помогало... Вовчик в истерику... Да еще этот Веденяпин что-то про яйца сказал... Была какая-то шутка... Ну, Вовчик и взвился... Ах так, говорит... И пошло-поехало.
– Где все это происходило?
– спросил Пафнутьев и даже дыхание невольно попридержал - самый главный вопрос свой задал.
Ерхов помолчал, медленно повернул голову к Пафнутьеву, встретился с ним взглядом.
– Ну, вы даете, - проговорил он.
– Видишь ли, - ответил Пафнутьев, - то, о чем мы говорили до сих пор... Крыса в банке, уши на сковородке, яйца в унитазе... Это ведь все было известно из показаний потерпевших... Мы потрепались с тобой о подробностях, а суть известна... А вопрос у меня только один - адрес?
– Но вы знаете, что если скажу, то мне уже не жить?
– А так... Жить?
– Не знаю... Как доктор скажет...
– Мы примем все меры безопасности - в этом могу тебя заверить со всей, как говорится, ответственностью.