Бархатный ангел
Шрифт:
Я фыркаю. — Типично.
— Борьба.
— Предсказуемо.
— … И ты.
Я смотрю на него, задаваясь вопросом, правильно ли я расслышала. Боковым зрением я вижу, как все одинаковые Исааки толпятся перед блондинкой, которая выглядит совершенно потрясенной.
Ничто здесь не кажется реальным, так что даже не страшно, когда я внезапно вылетаю из своего тела. Во всяком случае, это приятно объективно. Теперь я просто зритель, глядя на мужчину и женщину в полном одиночестве в зеркальном зале. Глядя друг
Мужчина великолепен. Воплощение греха. Темный, бурный и невероятно огромный.
Эта женщина… ну, я полагаю, что говорить о том, что она хорошенькая, лишь слегка самовлюбленно. Ее золотисто-русые волосы пышные и вьющиеся; ее зеленые глаза, безусловно, яркие, безусловно, привлекательные. Но в ее глазах все еще есть следы страха.
Нерешительность в наборе.
Она похожа на хрупкую птичку, которая, наконец, начинает понимать, что умеет летать, но все еще боится заглянуть за край бездны.
Когда я отвожу взгляд от зеркала, я вижу, что Исаак смотрит на меня с мягкой улыбкой на губах.
— Исаак? — шепчу я.
— Да?
— Я боюсь.
Все так тихо. Так спокойно.
— Что? — он спрашивает.
Я глотаю. — Все.
— Какая разница? — он спрашивает. — Страх — естественная часть жизни. Никто не может избежать этого. Это не должно менять то, что мы делаем.
— Ты никогда в жизни не боялся, — замечаю я.
Он улыбается. — Я тоже человек, Камила.
Я протягиваю руку и прикасаюсь к нему с единым дрожащим чувством. — Иногда я не уверена в этом.
Его улыбка становится шире, отвлекающе красивой. И все же я все еще замечаю, когда он обхватывает рукой мое бедро. Он собственнически сжимает меня, и, даже не думая об этом, я делаю шаг вперед в круг его объятий.
— Когда мне было семь лет, и я понял, что Богдану отрежут руку, если он не выстоит против отца… Я испугался.
Я дрожу. — Конечно, он бы на самом деле не… — Исаак смотрит на свою руку. — О, он бы сделал это. Не моргнув глазом.
Мои пальцы нежно танцуют на шрамах. Возможно, это первый раз, когда я чувствую себя настолько свободно, чтобы прикасаться к нему так, как хочу. Наша близость дает мне легкий доступ, да. Но это нечто большее.
Мне с ним комфортно.
— Ты испугался?
— Да.
— Но… не за себя.
Он пожимает плечами. — Я не боюсь за себя.
— Ты все время в опасных ситуациях.
— Я уже говорил тебе: смерть… это не то, от чего я убегаю.
— Почему, черт возьми, нет? Если есть от чего бежать, так это от этого.
— Потому что, если ты постоянно беспокоешься о смерти, ты никогда не сможешь жить.
— Вау, — протягиваю я. — Они должны положить это в печенье с предсказанием.
Он хватает меня за талию и притягивает к своему паху, чтобы я могла почувствовать его эрекцию. —
Желание прожигает меня от угрозы. Мне кажется, что единственная причина, по которой я вообще могу испытывать это желание, заключается в том, что я чувствую себя в безопасности с ним.
Исаак Воробьев заставляет меня чувствовать себя в безопасности среди опасностей.
— Я единственный человек в мире, которому ты не угрожаешь, — шепчу я. — Это ты сказал в ту ночь, когда мы встретились.
Он усмехается. — Ты помнишь.
— Конечно, я помню. Я помню все о той ночи. Особенно это.
— Это правда.
— Почему?
На мгновение он выглядит озадаченным. — Что почему?
— Почему это правда? — Я спрашиваю. — Я была совершенно чужой. Ты ничего не знал обо мне. Зачем говорить что-то настолько безумное?
Он пожимает плечами. — Инстинкт.
— Да ладно, Исаак. В ту ночь тебя не интересовало ничего, кроме как трахнуть меня.
— Мне также было интересно поговорить с тобой.
— Просто чтобы ты убедил меня переспать с тобой.
— Это действительно то, что ты думаешь?
— Ну, что я должг думать, Исаак? — Я спрашиваю. — Я должна верить, что из всех женщин, которые у тебя могли быть, ты выбрал меня, потому что инстинктивно знал, что я особенная?
— Почему тебя не устраивает этот ответ?
— Потому что это нереально.
— Или, может быть, ты просто измученна.
— Я не собираюсь с этим спорить, — уступаю я. — Но и то, и другое может быть правдой одновременно.
— Ты явно не очень ясно видишь себя, — говорит мне Исаак. — Ты не видишь того, что вижу я.
— И что это?
Вместо того, чтобы сразу ответить, он делает шаг позади меня и поворачивает нас обоих лицом к самому большому зеркалу на всей витрине. Он указывает на наше отражение. Он затмевает меня. Его глаза, темные и яростные от похоти и тоски и, может быть, даже любви. Его руки на моих бедрах, его дыхание на моей шее.
— Ты мне скажи, — рычит он.
— Исаак…
— Нет? Тогда я скажу тебе, что я вижу. Я вижу львицу. Свирепую защитницу, которая прошла через ад, чтобы защитить свою дочь. Я вижу ангела. Я вижу королеву Братвы. Я вижу свою жену.
Между каждым предложением он нежно целует меня в изгиб горла.
У меня перехватывает дыхание. Я чувствую слишком много вещей, чтобы сдерживать их.
Я взорвусь, если не найду выхода.
К счастью для меня, заставить меня взорваться — это именно то, что задумал Исаак.
Его пальцы находят бретельку моего платья и деликатно стаскивают ее с моего плеча. Я хочу этого — чертовски сильно. Но я ловлю его запястье.
— Мы в общественном месте! — Я слабо протестую.
— Да? — Он выглядит в высшей степени равнодушным.