Бархатный дьявол
Шрифт:
— Не волнуйся, kiska, — говорит он, когда мое сердце слегка стучит, как всегда, когда он меня так называет. — Я понял тебя.
Чертово предательское тело.
Он протягивает мне наушники с шумоподавлением, а затем надевает один на себя. Он сокращает звук ревущего винта наполовину и позволяет мне слышать его через микрофон.
Он манипулирует органами управления опытной рукой, и прежде чем я успеваю это заметить, мы начинаем пьяно парить над землей.
Нервы сгустились в животе. — О
— Я сказал тебе не волноваться, — уверенно говорит он. — Я знаю, что я делаю.
И опять, как это ни глупо, я ему верю.
— Исаак? — говорю я, когда Лондон медленно сжимается под нами, превращаясь в захватывающую дух карту звезд.
— Ага?
— Зачем ты это делаешь?
Он улыбается и смотрит на меня. — Ты сказала, что хочешь свободы. Так вот что я тебе даю. Свобода.
17
ИСААК
Дверь распахивается, и в комнату врывается Богдан с широко раскрытыми глазами.
— Берегись. Она здесь.
У меня как раз достаточно времени, чтобы закрыть папку с последними передвижениями Максима и его историей с Камилой, прежде чем упомянутая «она» ворвется в дверь моего офиса.
Моя мать, одетая в платье-свитер цвета слоновой кости и красочную расшитую бисером шаль, выглядит так же властно, как и раньше, когда была активной женой братвы.
Но она почти полностью отказалась от этой жизни шесть лет назад. Она всегда утверждала, что это то, чего она хотела. Иногда, однако, я чертовски уверен, что она скучает по этому.
— Мама, — говорю я, вставая на ноги.
Она смотрит на большой бар в углу комнаты. — Ты не выпивал днем, не так ли?
— Не сегодня.
Она бросает на меня свой знаменитый взгляд. — Очень смешно.
Я улыбаюсь. — Я тоже рад тебя видеть.
С легким вздохом она подходит ко мне, обнимает и целует в щеку. — Ты хорошо выглядишь.
— Конечно, — многозначительно шутит Богдан.
Я стреляю в него предупреждающим взглядом, но, конечно, наша мать не из тех женщин, которые могут пропустить такие намеки.
— Ой? — она говорит. — Что происходит?
— Да, старший брат, что происходит?
— Тебе негде быть? — Я спросил его.
Его раздражающая ухмылка становится шире. — И пропустить нашу маленькую семейную встречу? Никогда.
— Богдан, — огрызается мама, — перестань дразнить своего брата. А Исаак… Может, я и стара, но я не слепг, глухая, немая или глупая.
Я поднимаю брови. — Что ты слышала?
— Что у тебя есть жена, — тут же говорит она. — Жена, которую ты, очевидно, украл.
Я фыркаю. — Я ничего не украл. Я просто забрал то, что было моим.
— Согласна ли она с такой оценкой?
Доверься
— Неважно, — говорю я. — Она здесь, чтобы служить цели.
— Ты имеешь в виду, что она живая наживка, — поправляет мама.
Я игнорирую это. — Как только я уберу Максима с дороги, Камила вернется к своей жизни.
— У меня есть один вопрос, — говорит мама.
— Только один?
Она закатывает глаза. — Почему ты женился на ней? Использовать ее, чтобы заманить Максима, было бы столь же эффективным, если бы не подписание пунктирной линии.
— Это должно было быть правдоподобно, — холодно отвечаю я.
— И, — добавляет Богдан, — он хотел разозлить Максима.
Мама вздыхает, глядя в сторону садов. Она часто так делает. Впадает в раздумья посреди разговора. Как будто ее затащили в прошлое.
Но я точно знаю, что она избежала большинства своих демонов относительно невредимой.
Мой отец, конечно, самый подлый из всех.
— Исаак, это мудрый план? — спрашивает мама, поворачиваясь ко мне.
— Я думал, у тебя только один вопрос.
— Не умничай. Я только спрашиваю, хорошо ли ты все обдумал.
Я морщусь. Глядя на нее сейчас, я все еще вижу женщину на тех свадебных портретах, которые висели в особняке, в котором мы с Богданом выросли. Морщины стали глубже. Ее волосы более седые. Ее глаза устают гораздо больше.
Но под всем этим та же огненная женщина, подпитываемая решимостью доказать, что она достойна.
Мой отец никогда не видел ее такой. Так что где-то по дороге она отказалась от попыток заслужить его одобрение. Она нашла утешение в своей работе. В Богдане и во мне.
Я думал, что этого было достаточно для нее.
Но когда я вижу ее сейчас, я задаюсь вопросом, был ли я прав на этот счет. Интересно, не учел ли я, взрослея, что моя мать была больше, чем просто… моя мать.
Если бы она была самостоятельным человеком.
— Знаете, — говорит она, когда я какое-то время не отвечаю, — мне так приятно видеть вас, мальчики, такими. Вот какими должны были быть Яков и Виталий.
— Они прекрасно ладили, — огрызаюсь я.
Она вздыхает. — Ты был ребенком, когда умер Яков. Слишком молод, чтобы помнить твоего дядю, и уж точно слишком молод, чтобы помнить, какими были его отношения с твоим отцом.
— Тогда расскажи нам.
— Твой отец был более способным лидером…
— Очевидно, — усмехается Богдан.
Мама продолжает, как будто никто ее не прерывал. — Но он был слишком амбициозен. Чрезмерно жадный. Чрезмерно жестокий.
— Это был Крестный Отец, — говорю я, защищая его по инстинкту и долгу. — Он должен был быть всем этим.