Беломорье
Шрифт:
— Отец кто?
— Рабочий, мудрый такой старик, во всяком деле голова. Этот, брат, научит, как на свете жить…
— А чего же в начальники не вышел?
— За этим не гонится, а зато сам управляющий у него советы берет…
— Про пилостава говоришь, и девку его знаю. Строгая девка.
Васька смутился, испуганно вскочил на ноги.
— Откуда знаешь? Кто те сказал?
— Когда-то и я к заводу присматривался. Думал — не там ли мне будет спасение? Искал-искал и, как видишь, наш ел. — Егорка захмелел и, пьяно подмигивая приятелю, хлопнул себя по карману: — Тысяча вот здесь, а сколько еще дома! — И про себя подумал: «Не выйдет моя затея, не быть Ваське моим приказчиком! Навсегда оторвался от рыбацкого дела парень».
Васька молчал. На его лице блуждала ласковая усмешка. «О Надьке мечтает, — решил Егорка. — Я во каки важны дела решаю, сколько тысяч у меня в запасе, а парень в чем меня ют смертушки спас, в том и остался. Разве что на валенках новая заплата прибавилась. Должник я перед ним! Справлю ему жениховский наряд!» Преодолевая дрожь в пальцах, всякий раз охватывавшую его, когда он касался денег, Егорка вынул из лукьяновского бумажника четвертную.
— Бери, Васька, радужную! За спасение жизни награда полагается… Не хочу быть в долгу. Справляй себе жениховский наряд!
Начался длинный и однообразный разговор двух подвыпивших одногодков. Один бормотал, что ему не надо чужих денег, что он сам заработает, что его и без наряда полюбят, а другой утверждал обратное, что деньги нужны и что долго ему ждать, пока сумеет скопить деньги на наряд. Неизвестно, что именно убедило Ваську, но в следующее воскресенье чэн предстал перед Надей одетый во все новое.
После ухода гостя Егорку позвали обедать. За столом хозяева ели бережливо и скупо, дорогие кушанья были явно рассчитаны на богатого постояльца. После еды Егорка, томясь от безделья, лёг спать. Потом без валенок, в одних домашней вязки носках сел на поскрипывающий стул, скуки ради вынул пять серебряных рублей и стал забавляться ими. Затем запер дверь на крючок, вынул десяток свернутых в три изгиба «катенек» и начал пришпиливать на свободную от портретов стену одну кредитку к другой.
Чтобы заработать столько денег, покрученнику нужно было бы затратить не мало годов своей жизни, не расходуя при этом ни одной копейки. А Егорке они достались просто — ночью, когда старуха заснула, он украдкой отпер сундук и вынул деньги. Зря старался. Дня через два, обезумев от счастья, старуха сама подарила ему этот сундук со всем добром, что берег там десятки лет жадный старик.
Кто-то стукнул в дверь. Егорка торопливо собрал кредитки со стены. Пришел один из старожилов пригласить к себе в гости молодого богача.
Александр Иванович приучил себя к точности. Вечером раздался звон бубенцов, и под окно боковушки, куда поместили Егорку, подкатило двое саней. Из первых, гремящих колокольцами и запряженных тройкой, молодцевато выскочил кто-то в фуражке и в длиннополой шубе со свисавшей с плеч накидкой. Из других, одноконных, саней неторопливо вышел еще один человек в широченной из оленя дохе и в высокой шапке. Егорка сразу узнал в нем Александра Ивановича, и, едва только приезжие поднялись на второй этаж, Егорка без зова вошел к ним.
Александр Иванович, уже без дохи, расчесывал запорошенную снежком бородку и, румяный, как девушка, весело играя глазами, прислушивался к тому, что почтительно торопливо говорил ему хозяин дома.
— Сегодня, сегодня. Всех сегодня позвать. Завтра с утра в город, — проговорил скороговоркой Александр Иванович.
— Валериан Бернгардович, — обратился он к своему спутнику, — часов в десять выедем, значит, к часу будем в Кеми?
— Безусловно, — ответил тот, сбрасывая на стул шинель с бобровым воротником и отстегивая шашку. Егорка увидел, что барин был одет в мундир с красными кантами и золотыми пуговицами.
— Богданов Егор? — спросил Александр Иванович, заметив Егорку. — Еще вчера узнал, что вы меня здесь ждете. Рекомендую, — обратился он к военному, — герой сегодняшнего дня во всем Поморье. Куда ни приеду, только о нем и слышу! Знакомьтесь. Исправник Валериан Бернгардович фон-Бреверн. Промышленник Богданов Егор… Егор, как по батюшке?
— Богданович, — тихо проговорил Егорка.
От волнения, что сам барин протянул ему руку, у Егорки ладони покрылись потом, и он торопливо обтер их о пиджак.
— Я тоже много слышал о вас, — исправник с таким нескрываемым любопытством стал разглядывать красивого парня, что Егорка застенчиво покраснел.
— Чаю! — потребовал Александр Иванович.
И на столе, заранее заставленном посудой и закусками, тотчас появился кипящий самовар.
— Егор Богданович, — тенорком проговорил Александр Иванович, — за стол!
Никогда Егорка не сидел за столом, где на белой скатерти блестело, сверкало и пестрело такое многоцветие посуды и закусок. Сначала непривычная робость, как в доме Сатинина, охватила его, но Егорка не растерялся. Зорко следя за господами, он в точности повторял все, что делают они, и потому чаепитие проходило вполне благопристойно. Находчивость Егорки понравилась Александру Ивановичу, и парень не раз ловил на себе его благожелательный взгляд. Из-под пушистых, неприятно белесых ресниц исправник искоса посматривал на Егорку и видел, как дрожит его рука, неумело держащая чайную ложечку, как бледнеет и краснеет его лицо, когда сдержанно и односложно отвечает он на вопросы Александра Ивановича.
Должно быть, тот, кто попробовал на своем веку едкую крепость «афонькина зелья», не скоро хмелел от других напитков. Егорка послушно пил все, что щедро наливали ему господа, но застенчивость парня не проходила. В конце концов он все же охмелел и только тогда начал деловой разговор.
Будь Егорка опытным в торговых делах, он знал бы, что не следует начинать деловой разговор напрямик. Надо бы только намекнуть Александру Ивановичу, что от него требуется, и терпеливо ждать решения богатого собеседника. Но Егорка не был опытным хозяином, его мучило нетерпение и тотчас, как только хмель придал ему смелость, он предложил Александру Ивановичу закупить у себя будущий улов.
В ответ скупщик пристально посмотрел Егорке в глаза, затем покосился на исправника, давая этим понять, что не время вести подобный разговор. Александр Иванович знал, что фон-Бреверн не гнушался знакомствами с крупными скупщиками и, в частности, со стариком Сатининым, нарушить дружбу с которым Александр Иванович остерегался.
— Надо подумать, надо подумать, — сухо проговорил он, замечая настороженное выражение лица исправника.
Все более хмелеющий Егорка, которому не терпелось узнать, скупит ли у него Александр Иванович улов, грубо оборвал его: