Белые шары, черные шары... Жду и надеюсь
Шрифт:
И все же, когда думал Решетников теперь о Левандовском, тот вставал в его памяти таким, каким увидел его Митя в последний раз. Это был прежний, уверенный в себе, жизнерадостный человек. В тот вечер они шли пешком от Московского вокзала до Петроградской, до самого его дома. Неожиданно Василий Игнатьевич остановился у доски с объявлениями и стал читать их при свете уличного фонаря. «Всю жизнь объявления были моей слабостью, — сказал он. — Еще с детства меня не оставляло ожидание чуда — ощущение, что где-то непременно отыщется объявление, предназначенное только мне. Люблю их читать. Да вот смотрите: «Требуются почтальоны…» «Меняю квартиру в Форосе на квартиру в Ленинграде» — какая прекрасная возможность сразу изменить свою жизнь! А вот целая трагедия: «Бесплатно отдам собаку в хорошие руки. Собака беспородная, но очень симпатичная». И характер человека виден! Если бы я был сказочником, я бы сочинил сказку о человеке, который расклеивает объявления. О том, как с его помощью совершаются чудеса». — «А ты сочини, — сказала тогда Таня. — У тебя получится. Ты знаешь, — добавила она, обращаясь уже к Решетникову, — папа — это человек, у которого все получается…» — «А что, может быть, еще и сочиню», — отозвался Левандовский…
…Четыре автобуса катили один за другим, и люди на тротуарах даже не останавливались, чтобы взглянуть им вслед. Ничего похожего на те торжественно-мрачные похоронные процессии, которые и пугали, и привлекали в предвоенные годы маленького Митю. Белые лошади, накрытые черными сетками-попонами, украшенные развевающимися султанами, торжественные кучера в высоких цилиндрах, белый катафалк, медленно идущие за ним люди.
И на кладбище все тоже совершилось быстро — гораздо быстрее, чем предполагал Решетников. В душе он был благодарен могильщикам, двум расторопным парням в ватниках, за то, что они так споро и умело исполнили свою работу. Он с нарастающей тревогой следил за Таней, за ее застывшим лицом и только молил судьбу, чтобы не случилось теперь какой-нибудь заминки, которая могла бы причинить ей лишнюю боль. И парни-могильщики, казалось, понимали эту его тревогу. Решетникову всегда нравились люди, точно и быстро делающие свое дело, и даже сейчас он не мог не обратить внимания на их умение и сноровку.
Светило яркое, весеннее солнце, и воробьи, ожившие после долгой зимы, чирикали на дорожках.
За воротами кладбища Решетников простился с Таней.
— Таня, ты помни, если тебе что-нибудь будет нужно… — Он пробормотал эти слова смущенно и торопливо.
Таня кивнула. Понимала ли она, что он прощается с ней? Понимала ли, что со смертью отца оборвалась последняя нить, которая еще связывала их? Только что она навсегда рассталась с единственным дорогим ей человеком, с единственным человеком, которого она по-настоящему любила, и теперь уходила прочь, бережно поддерживаемая загорелым капитан-лейтенантом… Была с ней еще какая-то подруга — ее Решетников так и не разглядел, так и не запомнил.
Он смотрел вслед Тане, пока она со своими спутниками не села в машину, пока машина не тронулась с места.
И в первый раз подумал Решетников, как мудр, пожалуй, обычай устраивать поминки: люди не расстаются сразу после похорон и поддерживают друг друга в общей беде, в общем горе, а тут вот уехала, скрылась все с тем же напряженным, так и не оттаявшим лицом, и неизвестно, что теперь с ней… Впрочем, Таня сама не хотела устраивать поминки.
И вот снова собрались они в тесной квартирке у Фаины Григорьевны — не сговариваясь, пришли сюда, где так хорошо, так беззаботно было им совсем недавно…
Печальные сумерки уже заползали в комнату, но никто не зажигал света. Говорили о Левандовском, о его друзьях и недругах, гадали о своей судьбе. Тихо и грустно звучали их голоса.
…Кучка бойцов, затерявшихся на бескрайнем поле битвы… Маленький отряд, оставшийся без командира, но не растерявшийся, не впавший в панику, а только сплотившийся еще больше, еще теснее. Что ждет этих солдат? Уже доносятся орудийные раскаты, уже надвигается грохот боя — и что там мелькает вдали — то ли враг приближается, то ли спешит подкрепление?.. Ну что ж, мы готовы.
Через неделю Решетников получил бандероль и открытку от Тани.
«Разбирая папины вещи, — писала она, — я нашла книгу, которую он хотел подарить тебе. Надпись на ней он сделал в предпоследний день своей жизни. Желаю тебе всего доброго. Таня».
Что означал этот неожиданный подарок? Книга вышла давно, почему же Левандовский решил подарить ее именно теперь? Чувствовал ли он приближенно смерти? Или хотел этим подарком ознаменовать начало их совместной работы в новой лаборатории?..
Решетников медленно разорвал упаковку, раскрыл книгу. В углу титульного листа об увидел знакомую размашистую подпись и над ней — три слова:
«Жду и надеюсь».
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА 1
Самолет разворачивался, заходя на посадку. Он резко накренился, и за окном, где только что было лишь темное небо, вдруг открылась перед Решетниковым панорама вечернего города. Казалось, вся земля внизу была усыпана огнями, и огни эти жили самостоятельной, независимой от человека жизнью — они то образовывали густые россыпи, то разбегались ровными цепочками, то изгибались причудливыми, волнистыми линиями. По этим огням уже угадывал Решетников и прямую линейку Московского проспекта, и набережные Невы, и районы новостроек, обозначенные вспышками электросварки. И хотя за свою жизнь он уже повидал немало и аэропортов и вокзалов, пора бы, кажется, привыкнуть и к расставаниям и к встречам, каждый раз, когда возвращался он в родной город, его охватывало волнение, как в детстве, когда мальчишкой, ребенком, он возвращался домой вместе с матерью после долгого дачного лета и прижимался в томительном и радостном нетерпении к вагонному окну, и там, в темноте, возникали наконец еще далекие, еще неуверенно мерцающие огоньки Ленинграда…
Рядом с Решетниковым зашевелились в своих креслах до сих пор мирно дремавшие «Саша плюс Маша». Уже давно поженились они, уже и девочке их пошел третий год, а так и сохранилось за ними это студенческое прозвище. И они привыкли, не обижаются.
Два месяца с лишним провели они вместе с Решетниковым на Дальнем Востоке, на маленькой биостанции, затерявшейся на островке у берегов Приморья. И вот теперь летели домой.
В командировку Решетников отправился вскоре после защиты диссертации. Защита прошла отлично, ни одного голоса против, оппоненты отмечали успешное продолжение и развитие работ Левандовского. И это было особенно приятно Решетникову. Хотя после защиты ему советовали отдохнуть, отвлечься, успех подстегивал его, торопил, жажда работы, как никогда раньше, не давала покоя Решетникову. «Аппетит приходит во время еды», — посмеиваясь, говорил он. И так он чувствовал, что задержался — сложись обстоятельства удачнее, он мог бы защитить эту диссертацию, проделать эту работу лет на пять раньше, еще при жизни Левандовского. Теперь же он спешил наверстать упущенное.
На Дальний Восток Решетникова провожали шумно и весело, едва ли не всей лабораторией. Лейбович даже изготовил плакат и начертал на нем такие стихи:
Труд помножен на талант — Получился диссертант!И сейчас, представляя себе мысленно, как войдет он завтра в лабораторию, как кинутся все ему навстречу, как начнут рассказывать о лабораторных новостях, Решетников не мог сдержать радостной улыбки. Его тетушки никогда не понимали, не разделяли этого его стремления немедленно мчаться в институт, н а с л у ж б у, как они выражались. У них было совсем иное понятие об у ч р е ж д е н и и, о с л у ж б е. Главным для них всегда был дом. Митя же нередко засиживался в лаборатории до позднего вечера, а то отправлялся туда даже в воскресенье, и тетушки ревновали его к институту и страдали от этой ревности каждая по-своему: одна — молчаливо, а другая — бурно, видя, как отдаляется он от дома… Их огорчало, что они уже не в силах ни понять, ни оценить его работу. Когда он принес домой автореферат своей диссертации, они обе, вооружившись очками, принялись старательно читать его, и намекни Решетников, что дальше первой фразы: «В последнее время особый интерес ученых привлекает исследование процессов проникновения различных веществ в клетку…» — им вряд ли удастся пробиться, это была бы смертельная обида. Впрочем, очень скоро они сдались сами.
— Чего только не изучают люди! — вздохнула тетя Наташа. — А что, Митя, это действительно важно?
— Ах, тетя Наташа, тетя Наташа, — с шутливым пафосом отозвался Решетников. — Неужели вы могли подумать, что ваш племянник стал бы заниматься неважными вещами? А если говорить серьезно — действительно, тетя Наташа, важно. Подумайте сами: человек состоит из миллиардов клеток, и каждая клетка — это живой организм, куда более сложный, куда более тонкий, чем любая машина! А как мало мы знаем о нем! Почему клетка одни вещества пропускает, а другие нет? Как она узнаёт, что ей вредно, а что необходимо? Как вещества проникают в клетку? Даже на это не можем пока ответить достаточно полно и определенно. Да я могу назвать еще десятки этих «почему» и «как»!..