Белый шайен
Шрифт:
И я нашел и то, и другое. Но тут я должен сразу уведомить читателя, что нарушу последовательность хронологии. Автор взялся писать книгу с продуманной целью: осветить наиболее важные и значительные моменты индейского сопротивления, а первые несколько лет, проведенных им среди тетонов-сиу были лишены каких-либо судьбоносных событий. Историческая значимость последовавших за 1874 годом перемен заставляет его продолжить повесть именно с этого времени. Ибо тогда началась проклятая золотая лихорадка в Черных Холмах, из-за которой продолжительный мир на границе сменился тревожно-непредсказуемым ожиданием. Тогда же и в моей жизни наступила мрачная полоса.
А до тех пор я наслаждался счастливой супружеской жизнью, воспитывал крепкого кареглазого сорванца и с удовольствием принимал участие во всех индейских делах и начинаниях. Меня приглашали на советы вождей, я был организатором и удачливым участником больших бизоньих охот. Словом, мне было грех на что-либо жаловаться. Римский Нос — мир праху его! — отправил нас с Лаурой по лучшей из дорог, к Бешеному Коню и к его свободным людям.
Здесь, как мне кажется, есть смысл вкратце рассказать о жизни Ташунки Витко с тех самых пор, когда в 1865 — ом наши с ним пути разошлись. За это время он возмужал, стал уважаемым всеми оглала лидером. Наш Странный Человек, называли они его за немногословие, замкнутость и скромность. Он много пережил. Один за другим ушли из жизни Высокий Позвоночник и Одинокий Медведь — его лучшие друзья, а затем и единственный брат, весельчак Маленький Ястреб, погибший в краю шошонов-снейков. Избранный Носителем Рубахи, чтобы быть хранителем всех людей, Бешеный Конь в 68 — ом вынужден был снять ее со своих плеч из-за женщины, которую любил. Женщина — Черная Бизониха, племянница Красного Облака и жена младшего брата Черного Близнеца, как всякая лакота, имела право покинуть мужа ради другого мужчины. Она так и сделала на глазах у многих, но Нет Воды выследил влюбленных, и пустил пулю в лицо Бешеного Коня. Выживший хункпатила, дабы не разгорелась вражда среди оглала, отослал Женщину — Черную Бизониху к мужу. Люди оценили его поступок. Но однажды, после гибели младшего брата, скорбящий Бешеный Конь, встретив Нет Воды, потерял самоконтроль и в ярости преследовал его до самой Лосиной реки — Йеллоустон-Ривер. Поэтому-то Большие Животы и сняли с него рубаху.
Но оглала, не смотря на это продолжали считать хункпатилу хранителем народа. Ибо он был одним из тех, кто действительно всегда заботился о людях. Он мог бы запросто стать владельцем огромного табуна, однако с юных лет Бешеный Конь дарил приобретенных лошадей нуждавшимся соплеменникам. У него никогда не было больше пяти скакунов — двух для охоты и трех для войны. Люди уважали своего Странного Человека и посчитали действия Больших Животов непростительной ошибкой. С тех пор Общество Вождей и перестало существовать. А Бешеный Конь завоевывал все большую популярность. Военное общество Владельцев Вороны избрало его носителем копья. Мало того, он удостоился чести нести копье для всего народа, чего не случалось ни с кем из оглала много-много лет.
Теперь несколько слов о южных шайенах и тех людях, которые, так или иначе, влияли на мою судьбу в прошлом. Мой приемный народ, потерпев фиаско на Бичер-Айленд, почти полностью оказался запертым в отведенной ему резервации, где уже давно жили последователи Черного Котла, Джордж Бент со своей женой в том числе. Там же хранились Маа-хутс — Священные Стрелы. Другой почитаемый народом предмет, Исси-вун — Бизонья Шапка, уже давно стал талисманом северных шайенов.
Мой большой друг Чарли, скончался осенью 1868 года от неизлечимой болезни. Мой злейший враг, Стив Блэкберн, попал на 10 лет в тюрьму. Это была приятная новость — наш с Лаурой злой гений хоть на какое-то время, но перестал досаждать нам своими происками.
Что касается Черного Тони Сайкза, то он, по достоверным слухам, разругался с Блэкберном еще до того, как последнего засадили за решетку. Говорили, что он, невзирая на индейскую опасность, дважды побывал за Жирной Травой, рекой Литтл-Биг-Хорн в надежде отыскать припрятанное золото. Сначала он едва унес оттуда ноги, чудом спасшись от тех же бэнноков. В другой раз ему не мешали, но он так и не отыскал золотую лощину. Видно, была лишь одна карта, и она хранилась у Стива Блэкберна.
В начале апреля 1874 года вокруг Черных Холмов стояли лагеря всех кланов и кочевых общин тетонов. Тут под сенью величественных горных круч, покрытых вечнозелеными лесами, они всегда проводили долгие холодные зимы, ожидая благословенного тепла, чтобы разбрестись потом по бескрайним просторам своих кочевий. У каждого клана и общины издавна существовали излюбленные места стоянок. В северных отрогах Черных Холмов располагались деревни черноногих — сиу, сансарков и хункпапа. К западу — оглала и миннеконджу, к югу и юго-востоку — брюле и ухенонпа.
Типи нашего клана хункпатила были разбиты на лесистых берегах Бивер-Крик, впадавшего Хорошую реку — Шайен-Ривер.
Одним апрельским утром я проснулся от холода, протянувшего ко мне свои колкие щупальца даже через пару теплых бизоньих шкур. Передернув плечами, я встал, накинул на себя одеяло и подсел к тлеющему очагу. Подложил хвороста, раскурил трубку.
Лаура с Грегори зашевелились, потом снова погрузились в сон.
Сына я назвал в честь своего русского деда. Ему уже исполнилось пять лет, он был подвижным, здоровым ребенком, доставлявшим массу радости родителям тем, что он есть, что растет, проказничает и никогда не унывает.
Пока я курил, у меня появилось желание нанести ранний визит Вапе Хакиту. Просто посидеть, поболтать, выкурить трубку — и не одну — с хункпатилой, которого я считал своим индейским другом.
Поплотней закутавшись в одеяло, я вышел наружу. Поздний снег опускался на землю большими хлопьями. Попадая мне на лицо, они тут же таяли, и стекали щекочущими ручейками к подбородку.
Над клапанами жилища Вапы Хакиту клубился легкий дымок. Видимо, хозяин только что подбросил в очаг хворосту.
Добравшись до его типи, я откинул полог и зашел внутрь. Вапа Хакиту, Боевое Оперенье, сидел у потрескивающего огня с дымящейся трубкой во рту.
— Хау, Вапа, — бодро произнес я. — Доброе утро.
— Доброе, доброе и немного прохладное, Шайеласка, — улыбнулся он, назвав меня именем, под которым я был известен среди оглала, и которое переводилось как Белый Шайен.
Это был высокорослый индеец с точеным, словно высеченным из красноватого гранита, лицом и атлетичной фигурой. Он был женат на миловидной женщине, имел двух сыновей, пяти и семи лет, и считался в клане непревзойденным стрелком из лука. Его скорострельность поражала, — в то время как первая стрела еще не касалась земли, в полет отправлялась седьмая или даже восьмая. В его меткости я убедился на нашей с ним первой совместной охоте, когда он, как и обещал, пробил стрелой голову белке-летяге, находившейся в полете. Эта охота осталась в памяти еще и потому, что я спас Боевое Оперенье от неминуемой гибели: на него навалился медведь-шатун, и только пули из моего «спенсера» прикончили разъярившегося косолапого.
Случай на охоте сблизил нас. мы стали настоящими друзьями.
— Присаживайся к очагу, — сказал он, сопроводив слова выразительным жестом, — и поешь тушеного мяса.
Я не отказался от угощенья, и когда с завтраком было покончено, мы оба закурили,
— Как здоровье Белого Облака и Грегори? — вежливо осведомился он.
— Жаловаться не на что, — ответил я. — А как твои домочадцы?
Индеец бросил взгляд к задней стенке типи и, кивая головой на спящих, заверил:
— Так крепко могут спать только здоровые люди.
Некоторое время мы курили, наблюдая за тем, как яркие язычки пламени лижут хворост.
— Слушай, Шайеласка, — заговорил Боевое Оперенье. — Ты жил у шайенов, теперь кочуешь с оглала. Хороша ли такая жизнь?
— Почему ты спрашиваешь об этом?
— Потому что, если ты влюблен в такую жизнь, то наслаждаться ей долго не придется… Ни мне, ни тебе, ни Бешеному Коню…
— Что ты имеешь в виду?
— Белые люди уже ищут золото в Черных Холмах. Это дурной знак. У южных шайенов не было золота, но даже их загнали в резервацию.