Белый шиповник. Сборник повестей
Шрифт:
– Что, устала?
– спросил я Ирину, когда мы перешли брод и я заметил, что девочка стала отставать.
– Нет. Ни капельки. Только что мы никак не дойдём? Вроде, как в деревню шли, дорога короче была.
– Знаешь что, - сказала она немного погодя.
– А ты ещё знаешь какую-нибудь сказку про настоящее, ну, как про рябую курочку?
– Конечно.
– Расскажи, мы и дойдём быстрее.
И она взяла меня за руку.
– Ну, слушай. Эта история случилась с папой на войне. Он нам её в письме написал. Было на фронте затишье.
Солдаты её очень берегли. И чтобы ночью не наступить на Клару, устроили ей гнездо в каске, а каску ставили на бруствер, на край окопа, значит.
Однажды фашисты решили взять наших бойцов в плен. Подкрались незаметно. Спустились в окоп. Идут. А наши бойцы в блиндаже спали.
– А часовой?
– спросила Ирина тревожно.
– А он не слышал.
– Заснул, что ли?
– Ты что - заснул! Боец на посту никогда не спит! Папа про часового не писал. Вот немцы крадутся по траншее. Один как поскользнулся и схватился рукой за край окопа. А там стояла каска с Кларой. Мышка выскочила да прямо ему за шиворот. Тут фашист как заорёт! Наши бойцы выскочили из блиндажа. Из автоматов - та-та-та-та!.. Так Клара спасла наших бойцов.
– Хорошая сказка, - похвалила Ирина.
– Только про курочку лучше. Я мышей боюся…
А я вдруг подумал про того немца, которому мышь за шиворот упала. Он почему-то показался мне похожим на Александра. Закричал. Значит, тоже мышей боялся… Его из автомата - та-та-та-та… И он упал на дно окопа. Убитый. А может, у него дома дети остались? Мать? Вот что значит война.
– Нет!
– сказал я.
– Эта сказка не так кончается. Наши бойцы выскочили из блиндажа: “Руки вверх!” И все немцы сдались сразу, и наши взяли их в плен.
– Ой!
– прошептала Ирина.
– Кто это вон там стоит?
– Где?
– Да вон.
Мы уже были у самого нашего лагеря. Там играл баян и слышался голос Алевтины Дмитриевны:
– И раз, и два, и три…
Это девочки репетировали художественную гимнастику.
У самого забора спиною к нам стоял солдат. Я его узнал.
– Гриша! Пчёлко!
Он не услышал. Он смотрел туда, где шла репетиция, и улыбался задумчиво.
На нём была белая от стирки гимнастёрка, отглаженные бриджи, аккуратные обмотки и начищенные ботинки.
– Гриша!
– тронул я его за гимнастёрку.
– Тю!
– сказал он.
– Та це мий знаемый. Добридень!
– Здрасти.
– А я задывивсь, як воны выробляють гимнастыку. Ой и гарна ж у вас учителька!
– вздохнул он.
– Хочешь, я тебя познакомлю?
– Ни! Ни!
– замахал руками солдат.
– Ни за що! Ты шо, сдурел? Вона учителька, а я хто?
– А ты солдат!
– От и оно, шо солдат. Кода б я был, наприклад, охвицер або сержант… а то тильки солдат. Хиба ж ей солдат ровня?
– Да у тебя ж вон сколько медалей!
– Я их только что заметил и насчитал семь штук, да ещё два ордена Славы!
– Га!
– солдат безнадёжно махнул рукой.
– Стой, ось я тоби дам… - Он сунулся в куст и достал оттуда огромный букет белого махрового шиповника.
Ирина ахнула и всплеснула руками.
– Ось! Витдайте учительки. На памьять. От.
– Сам и отдай.
– Ни! Ни!
– замахал он на меня руками так, что все медали на его груди зазвенели.
– Не можно. Витдайте, будьте ласковы.
– Мне что, - сказал я, - я отдам. Может, чего передать?
– Кажи, есть один солдат… Та ни, ничего не треба передавати. Дякую! Спасибо!
– И он побежал к дороге.
Букет был огромным. Ирина держала обеими руками охапку белых, опьяняюще пахнущих веток.
– Смотри не уколись!
– Да тут все шипы срезаны.
– Во!
– хмыкнул я.
– В Алевтину втрескался!
– Ну и что?
– сказала Ирина.
– И ничего смешного.
– Ты на него посмотри! Маленький вон какой. Некрасивый. Конопатый. Он же меньше Алевтины!
– Ну и что?
– Ну как же они поженятся, если он такой некрасивый?
– Ну и что? Зато он хороший. Вот именно что даже очень хороший… Цветы принёс.
– Да он и по-русски говорить-то не умеет.
– Он украинец, вот и говорит по-украински. У меня бабушка, не баба Настя, а которая в Армении живёт, она вообще по-русски говорить не умеет, так что же она, плохая, что ли?
– То бабушка! А то солдат! Вообще-то, - нашёл я выход, - если бы он стал генералом… Или хотя бы полковником, и приехал бы на коне! Тогда, может быть…
– А может, он ещё и станет генералом!
– Ха! Сказала! Да на генерала знаешь сколько нужно учиться?.. Ты на него только посмотри! У него всё лицо конопатое!.. Хоть бы он гвардеец был, а то так… Ведь он даже не сапёр, он из строительного батальона. У него на погонах эмблемы такие. Другие разминируют, а он им обед доставляет.
– А ты, Боречка, очень даже вредный!
– сказала Ирина и пошла впереди меня.
– Ну и пожалуйста!
– закричал я ей вслед.
– Зато, к вашему сведению, я правду говорю. Никакой он не герой! И не будет им никогда!
И опять мы с Ириной поссорились! И весь вечер она со мной не разговаривала, хотя цветы Алевтине Дмитриевне мы передавали вместе.
Алевтина вдруг покраснела сильно-пресильно. У неё даже слёзы на глазах выступили.
– Хорошо, - сказала она.
– Только больше, пожалуйста, не исчезайте. Завтра мы пойдём в деревню давать концерт. Ты, Ира, будешь стихи читать, которые мы репетировали, про урожай. А ты, Хрусталёв, никакого номера не приготовил, ты всё бегаешь где-то, и поэтому тебя не включили в программу.